— Пап, расскажи мне про Перасперу, — попросил я.
Он на секунду замер и изучающе посмотрел на меня. Я искренне надеялся, что он не станет уточнять, что я имею в виду, и правильно ли он понял. Отец меня не подвёл и совершенно точно вычислил, о чём именно я его спросил.
— Твой дед, мой отец, не был хорошим человеком, — со вздохом начал папа. — То есть, он был вполне плохим человеком даже по моим меркам, и я уж не знаю, как бы ты его оценил… Знаешь, классический английский джентльмен — к слабым от относился, как к пустому месту, сильных пытался уничтожить или насильно перевести в стан слабых. К тем, кто был настолько сильнее его, что невозможно было уничтожить, он проявлял уважение…
— Как к Тёмному Лорду, — подсказал я.
— Да, как к Тёмному Лорду, — согласился отец. — Да вот, о слабых… Ты про Генриха VIII знаешь?
— В общих чертах, — пожал я плечами.
— Моя мать была у отца третьей женой, — продолжил он. — Когда я родился, ей было шестнадцать.
— М-да, — помрачнел я и отвернулся, чувствуя, что от тоски сейчас разорвётся сердце. Отец шагнул ко мне, скрипнув свежим снегом, и обнял.
— Мне и полутора лет не было, когда её не стало, — сказал он. — Потом были ещё две… Предпоследней было четырнадцать, и она была на год меня старше. Она продержалась всего год. Знаешь, я после этого старался пореже бывать дома…
Он продолжал говорить про угасающую на глазах девчушку, которую видел лишь иногда за завтраком, и мои мысли уплыли куда-то в сторону. Интересно, все эти подробности — это плод творчества демона или то, как мир развивался в умах читателей? Вот же, к примеру, в Сценарии про Лондон совсем мало говорится — но вот же он, на месте, с улочками, площадями, скверами и Темзой. Это всё — продукт работы умов тех, кто читал Сценарий и представлял себе уже готовый город. Так вот эти зверства — это как читатели себе представляют круг сторонников Волди, или это вообще для них нормально?
— Когда отец сказал, что нашёл себе ещё одну невесту, я решил, что этому нужно положить конец, — сказал папа. — Я бы не позволил ему даже прикоснуться к ней. К сожалению, возможность мне выпала только в день свадьбы — до этого с момента, как он похвастался своим новым приобретением, вокруг него постоянно увивались охранники. Я ожидал, что после церемонии мне удастся подойти к нему достаточно близко. А потом я увидел её… Знаешь, я же в школе её встречал. Она старалась прикинуться серой мышкой, но под конец моего обучения, когда ей было пятнадцать, скрыть её очарование было невозможно. И вот, на свадьбе я узнаю, что это — именно она, — голос отца едва заметно дрогнул. — Не буду врать, сын — я не знаю, смог бы ли я решиться, но внутри меня всё горело, и я готов был броситься ей на выручку, невзирая на охранников и свидетелей. А потом он поднял на ней вуаль и упал замертво. Я бросился к нему, чтобы убедиться — а со стороны я выглядел, как убитый горем сын. А она в страхе от содеянного спрятала лицо у меня на груди, словно убитая горем вдова. Я отвёл её в отдельную комнату. Она была действительно в шоке от того, что… — он вовремя остановился, — и не соображала, что происходит. Я заставил её дать мне Непреложный Обет, что любому, кроме её родственников, а в первые три года — вообще всем, она будет говорить, что убита горем и не знает, что случилось с её мужем…
— Веритассиум, — произнёс я.
— Да, — подтвердил отец. — Непреложный Обет способен защитить любую тайну даже от сыворотки правды и от легилименции. А потом была борьба, фактически, за её жизнь — аврорат не очень тогда церемонился с никому неизвестными бедняками в делах, связанных с очень уважаемыми персонами. А отца тогда очень… боялись. К тому же Пожиратели Смерти усмотрели в этом прямую диверсию — умер ветеран организации, член Внутреннего Круга… Я тогда на многое подписался, поскольку времени не было, ещё бы немного — и её бы не стало.
— И ты всё это сделал ради девчушки, которую лишь мельком видел в школе? — недоверчиво спросил я.
— Не только ради неё… — ответил он. — Ради своей матери, ради той, последней, ради остальных трёх, про которых я потом долго наводил справки и точно смог установить происхождение и родственников…
— А к Пераспере у тебя… — начал было я. Папа рассмеялся:
— Нет, сын, я всю жизнь безумно любил и продолжаю любить твою маму. Ну ладно, хватит о грустном, — хлопнул он в ладоши. — Давай теперь ты мне что-то расскажешь!
Я ему рассказал о всяких житейских мелочах — вроде шутки с “зубками”, которую я продолжал с неизменным успехом разыгрывать перед Шеймусом, про день рождения Луны, про то, как Гойл играл в шахматы с Уизли, про то, как Нарцисса воспитывала Амбридж и про всё прочее. Про раздевалку девочек рассказывать не стал — понять бы папа понял, но, как ответственный родитель, должен был меня отругать. Под конец, после того, как мы обсудили папину работу и то, как меня выгнали из команды по квиддичу, разговор, естественно, перетёк на самую важную тему.
— И как ты с ними всеми управляешься? — спросил он, когда мы уже неспешно шли обратно к дому.
— Да с трудом, — в сердцах сказал я. — Дело даже не в том, что их много, а в том, что некоторые всё-таки на что-то рассчитывают!
— Некоторые? — спросил папа.
— К счастью, сильно не все, — успокоил я его. — Астория, к примеру… Вот, кстати, пап…
— Что? — картинно удивился он.
— Зачем вы с Дэниелом мне Асторию сосватали? — упрекнул я его.
— Он мне сделал предложение, от которого я не мог отказаться, — развёл он руками.
— Двадцать гиппогрифов? — поинтересовался я.
— Есть вещи поважнее гиппогрифов, — назидательно поднял он вверх палец.
— И эти вещи?.. — подстегнул я его.
— Отпуск, — сказал папа. — Чёртов отпуск. Так хочется поехать куда-нибудь на тёплое прозрачное море вдали от всех этих статистических таблиц, сводок, указов и распоряжений. Эх! — он с хрустом потянулся.
— Я думаю, что ты меня сейчас зачем-то пытаешься ввести в заблуждение, — хмыкнул я. — Отпуск — это, конечно, здорово, но не до такой же степени!
— Ну, ладно, — примирительно сказал папа. — Мне иногда видно, какими глазами ты смотришь на свою крёстную…
— И? — спросил я.
— Что тут непонятного? — удивился он. — Через пару лет Астория расцветёт, и ты такими же глазами будешь провожать её. Если бы Дэниел не поддался на уговоры дочери и не стал настаивать, то мне самому пришлось бы идти к нему на поклон.
— Пап, — засомневался я. — А с чего ты вообще взял, что мне нужны все эти девушки?
— С того, сын, — улыбнулся он, — что я умею смотреть и видеть.
Это он мне намекает на то, что всем прямо-таки очевидно, какой я бабник. Самое непонятное — в кого? Или это я пообщавшись с Сириусом нахватался?
Сначала я хотел просто улизнуть к Гринграссам, ничего не сказав. Потом я подумал, что мне всё же стоит проявить минимум уважения к Панси, и решил её дождаться. Я переоделся и приготовился ко сну, а потом достал из коробки волшебных зверей и принялся с ними играть. Это оказалось настолько увлекательно, что я пропустил момент, когда она пришла, и увидел её, лишь когда она уселась на пол передо мной, скрестив ноги по-турецки.
— Сегодня было весело, — сказала она.
— Полностью с тобой согласен, — улыбнулся я. — Было здорово!
— Я сегодня опять вспомнила, как было плохо без тебя, — нахмурилась она, сердито глядя в сторону.
— Я здесь, — сказал я, — и никуда не собираюсь.
— Собираешься, — возразила она. — К Дафне!
— Утром мы опять увидимся, — пожал я плечами.
Она потянулась рукой и поймала мою руку.
— Не уходи, — попросила она.
— Мы это уже обсудили, — сказал я и поднял бровь. — Или ты хочешь сказать, что со вчерашнего дня что-то изменилось?
— Пожалуйста, — подняла она на меня свои зелёные глаза.
— Спокойной ночи, Панси, — сказал я, собирая животных обратно в коробку.
— Ты мне обещал, что я буду от тебя получать то же, что и Дафна, — напомнила она, не отрывая от меня взгляда.
— Я обещал это своей невесте, — покачал я головой.
— Я не просила разорвать помолвку, — сказала она.
— Это всё — формальности, — не согласился я. — По сути всё поменялось.
— К чёрту формальности, к чёрту суть, — вспылила она. — Я хочу получить то же, что имеет Дафна.
— Как ты себе это представляешь? — усмехнулся я. — Когда мы с Дафной поженимся, я после ночи любви буду пробираться к тебе и давать тебе то же самое, попутно наставляя рога твоему избраннику?
Она несколько секунд смотрела на меня, выпучив глаза и стремительно наливаясь красным цветом. Когда её лицо стало напоминать спелый помидор, она не выдержала и закрыла его руками, прячась в ладонях.
— Какой ты гад! — глухо простонала она. — Я же ещё никогда не думала… об этом! — она убрала руки и крикнула мне в лицо: — Я ещё никогда не думала об этом, понимаешь?
— О чём? — не понял я.
— О ночи… — тихо пробормотала она, — любви…
— А сейчас? — спросил я.
