продолжал торчать посреди комнаты, словно парализованный волнением человек в горящем доме. Он сделал поползновение выключить радио. Эта музыка, эти далекие голоса были как бы свидетелями, коих он оставлял за собой! Но он не смог решиться протянуть руку, настолько испытывал теперь отвращение ко всему окружающему.
Нескончаемые минуты! Позднее Ноэль вспоминал о них с запоздалой тревогой. Хрустальный звон часов возвестил половину первого и с четким ощущением опасности вернул ему свободу движений. Он выбрался из комнаты, на цыпочках добежал до входной двери.
Вокруг дома ничто не шевелилось. Но от одной лишь мысли, что придется снова пересечь сад с призрачными статуями, у него выступил пот. Повернувшись спиной к дому, он пошел по пути, по которому убежала Бэль, и вскоре уже брел по незнакомому ему кварталу.
Опять пошел косой пронизывающий дождь. Засунув руки в карманы, ослепший и оглохший, он шел широким шагом, подгоняемый потребностью оставить как можно большее расстояние между собой и привычным кругом, в котором он жил. Ведь это было самое важное… Пока не придется сталкивать в прежних старинных зеркалах вчерашнего Ноэля с Ноэлем сегодняшним, он сможет еще верить в дурной сон, в кошмар, который рассеется на заре.
Какой-то прохожий со злой физиономией толкнул его и пробормотал ругательство. «Болван, если бы он только знал!..», — подумал Ноэль, даже не обернувшись. Так дурная гордость уже примешалась к обуревающим его новым чувствам.
Он пересек много улиц.
Ноэль охотно вошел бы в первое попавшееся кафе, но инстинкт самосохранения, вытолкнувший его из спальни Вейля, воспрепятствовал этому. Кто-нибудь мог его заметить и вспомнить о нем впоследствии. Взглянув на часы, он сообразил, что как раз пора идти за машиной, пока кинотеатр, в котором он якобы проводил вечер, не закрылся.
Он быстро сориентировался, ускорил шаг. Опьянение, испытанное им от блуждания в том новом квартале, совсем развеялось. Но он ругал себя за то, что поддался панике, а это могло подорвать успех его планов.
«Лишь бы какой-нибудь фараон заметил Эмилию!»
Иначе все его предосторожности окажутся бессмысленными, не будет никакого иного доказательства его якобы нахождения в «Ампире», кроме драгоценного билетика, засунутого в жилетный карман. Но, продолжая идти, он успокоился. На полицейских можно было положиться! И он уже вообразил насупленное лицо того, кто поджидает его…
Увы! Улочка, где он оставил машину, была пустынной. А «Ампир», вроде уже довольно давно, изверг последних зрителей.
Ноэль заметил неподалеку от кино горящую жаровню, у которой грелся какой-то пожилой рабочий.
— Скажите-ка, старина, — произнес Ноэль, подступив к нему с раскрытым портсигаром в руке, — сейчас я вижу, что моя тачка, наверное, вызвала затор… Плохо я ее поставил… Не видели ли, случаем, не рыскал ли тут полицейский?
Но мужчина ничего не видел. Правда, он пришел сюда лишь четверть часа тому назад.
— Может, на сей раз как-то выпутаетесь, — из вежливости добавил он.
— Надеюсь! — буркнул Ноэль.
Но как только очутился за рулем своей машины, ему показалось, что все кружится вокруг. Одновременно его охватило бешенство, как только подумал обо всех штрафах, что схватываешь, когда ничуть их не ищешь.
Он-то рассчитывал ответить тем, кто станут его допрашивать:
«У меня, собственно, алиби нет… Однако полицейский номер X может вам сказать, что я вышел из кино после одиннадцати, потому что он меня поджидал, чтобы наложить штраф!»
А теперь… Если его станут допрашивать — а допрашивать обязательно, рано или поздно, будут в качестве лица из близкого окружения Вейля, — осмелится ли он вытащить свой билет в «Ампир»? Может показаться странным, что он его сохранил.
Ноэлю удалось кое-как заехать в гараж и вернуться домой. Никто его не заметил. Но как только он поставил ногу на первую ступеньку лестницы, ведущей в мастерскую, его охватило волнение. Опущенные шторы были окаймлены узкими полосками света. В квартире горел свет!
Он поднялся по лестнице быстро, чтобы развеять опасения, и широко распахнул дверь. Но увидел лишь Ванду. Как всегда он забыл, уходя, погасить свет и выключить радио.
Прежде всего Ноэль налил себе большой стакан виски и залпом выпил. Потом — ему пришлось снова призвать все свое мужество — пошел к зеркалу, почти ожидая увидеть в нем — так сильна в нас вера в то, что душа отражается внешним видом — нечто вроде мистера Хайда. Но разочаровался и успокоился. Ничто в его обычном виде не изменилось. Все тот же высокий бледный парень с детским ртом и редкими волосами.
Ноэль осторожно протянул руку к Ванде. Она взирала на него сквозь полуприкрытые веки, строя из себя воплощенную невинность. Убежит ли? Нет, она счастливо стала тереться об него.
Не догадалась… Не догадалась… или ей абсолютно до лампочки!
Заперев входную дверь на два оборота, Ноэль сбросил с кровати наваленную одежду и растянулся, обхватив руками затылок. Несколько минут он был не способен думать, весь, охваченный животным наслаждением от расслабления усталых членов. Затем его мысли вновь заняла Бэль.
Он не спрашивал себя, узнала ли она его в парке «музея Вейля». Ответы на эти вопросы даст время. Он не спросил себя также любит ли он ее еще. В нем преобладало чувство злобы, злопамятности, в которой его преступление, по счастью, находило себе оправдание.
Ведь пять лет тому назад, точно в тот самый день, когда он ее встретил, у него уже пытались отнять Бэль. Кто? Все! Прохожие, случайно встреченные мужчины, вплоть до его друзей. Особенно его друзья. А ему приходилось улыбаться им, скрывать плохое настроение под любезным видом, закрывать глаза, рискуя прослыть дикарем. Наверное, у него был такой вид, как будто бы он говорил всем и каждому: «Не обращайте на меня внимания. Давайте! Танцуйте с ней, ухаживайте за ней. Попытайте ваше счастье…».
Таковы были правила игры. Не говоря уже о том, что Бэль находила в этом наслаждение, что ей было совершенно необходимо ощущать себя желанной.
Первое время он сопротивлялся, брыкался даже. Затем, по мере того, как его жена открывалась любви, он стал проявлять несколько большую терпимость. Когда она танцевала или смеялась вдали от него, он говорил себе, дабы утешиться, что все это не имеет значения, если Бэль действительно его любит. «Но если она тебя любит, — тотчас отвечал внутренний голос — зачем ей все это нужно?..»
Таким образом, супружеская жизнь Ноэля являлась лишь вереницей испытаний, подавляемой тревоги, а также затаенного гнева, понемногу превратившихся в злобную подозрительность к любому мужчине, способному очароваться шармом Бэль.
«Дорогая моя забота», — писал он ей подчас. Это, естественно, вызывало у нее смех, как большинство нежных словечек,
