Сказочник не отреагировал. Сперва. Он подлетел к лицу Иво, опустился чуть ниже.
— Также, как и невозможно изменить душу, потому что это первозданное, невозможно даровать живому существу исключительно высшую демоническую способность перемещаться между мирами, тем более, в Астрал — измерение пепла, измерение мертвых душ. Никому из живых, даже из мертвых, такое не подвластно. И никакое оружие не способно на такое.
— А что, если это оружие будет живым?
Сказочник и не поверил своему слуху сначала. Он не оценил сказанного Иво, ровно как и не оценил самой его идеи.
— Живые оружия никто не кует уже очень давно, Иво.
— Живые оружия испокон веков для изгнанников делали Высшие демоны-перебежчики, коем ты и являешься. Сказочник, таково мое желание. Единственное и, как ты говорил, оно может быть любым.
— Ты серьезно желаешь реликвию? Из всех своих заветных желаний это — твое самое заветное?! — Сказочник истошно прокричал. — Ни любовь, ни власть, ни слава, ни даже покой и свобода? Ты желаешь оружие, чтобы изгонять?
— Я желаю мира этому миру. И желаю оберегать его. В меч, что ты сделаешь для меня, закуй душу этого отродья, — Иво приподнял сосуд с душой Мора. — Таково мое заветное желание за его изгнание.
— Невозможно из Ассии попасть в Астрал, изгнанник! Никому такое не под силу. Связь с этим измерением отсутствует, даже Высшие демоны, даже я, не способны на подобное. Нельзя влиять на астрал, ни попасть, ни заточить.
— Да, а как же тогда ты заковал туда Терезу Вальн? Девушку-изгнанницу, если нельзя ни попасть, ни заточить?
Иво дернул рукой, моментально вооружившись Фаэдрой. Он приставил лезвие косы к его горлу, скаля зубы, зарился черными глазами.
— Ты действительно подготовился, — ухмылялся Сказочник.
— Вот тебе еще один совет на будущее: будь аккуратен в своих высказываниях. Особенно, когда ведешь торги с заказчиком.
Иво протянул руку, вручая сосуд с душой Мора демону. Сказочник нехотя принял его и сунул под свой балахон.
— Будет тебе живое оружие. Тринадцатое по счету. Первое выкованное за последние пятьдесят лет, закаленное в самом первородном черном огне Когтейма. Но, Иво, послушай меня напоследок…
Холод так сильно подул, что костер, находящийся за их спинами, вмиг потух. И воцарилась истинная тьма.
— Бойся своих желаний. И последствий после них.
Только Сказочник произнес последние слова, как он пропал, превращаясь в туман. А после и туман пропал. И холод по всему телу отступил.
Черный изгнанник еще минуту продолжал стоять в таком положении, пока его конь не заржал, потому что проснулся.
II. Незаконченные дела II
— И тут я ему в глаз — на!
Фарбул, разумеется, как и всегда, был пьян. В этот раз он стоял на столе и, шатаясь, имитировал драку.
Иво сидел рядом, смеялся и тоже выпивал. Справа от него был Гордолин. И они вдвоем дивились с бородатого воина.
— А что было потом, Фарб? — Иво допил свой кубок с медом. На замену девушка-трактирщица принесла новый.
— А потом… а потом я, Иво, его повалил, поборол, побил, показал всю свою силушку Бауманскую! Хрясь, трясь, трах-тибидох и все такое. Ну после такого красотка Мила не могла устоять предо мной.
— Думаю, продолжение мы итак знаем, — Гордолин смеялся, чокаясь кубком с Иво. К ним присоединился Фарбул, что решил слезть со стола и не привлекать к себе излишнее внимание всей таверны «Пьяная вишня».
— А потом я, генерал, так ей в гузно засандалил! Она сама возжелала, между прочим. Вы бы знали, как она кричала, всю деревню разбудила! Я ее и так, и этак, и с поркой, и…
— Фарб, — пшикая носом, сдерживал смех Иво, — мы знаем, как ты их имеешь. Не делай из этого центр мира.
— Иво… — Фарбул притянул изгнанника за затылок, столкнулся с ним лбами, а имя его произносил так долго и протяжно, что можно было успеть выпить целый кубок Люстерского меду, — это — не центр мира. Мой хер — центр мира. Хочешь оспорить?
— Молю тебя, Иво, только не спорь, иначе он никогда не успокоится.
— Во-во, генерал… истину говорит. Базу выдал медведь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Фарбулу поплохело, он откинулся на стуле и опрокинул голову на его спинку. Казалось, что он уснул.
— Не обрыгай здесь все, молю тебя.
— Моли! Тверди! И пой! Рыгни в яму и смой! Но, Иво, знай одно! Ты — скучное говно! Пей давай!
Фарбул икнул.
— И пой… — все же дополнил он под конец.
Иво умилялся, все-таки, он очень скучал по подобному — спокойному времяпрепровождению в кругу близких друзей и братьев. Недоставало ему лишь только одного. Или, правильнее было бы сказать, одной.
— Инела не придет? — Гордолин повернулся лицом к Иво, тот сразу же взгрустнул.
— Нет. Сказала, у нее неотложные дела. На пару с Карелией.
— Вот она дает, девка-то! Иво, ты прости меня, но это грубость — ее любовник вернулся с долгой поездки, а она сидит и… ик… работу работает! Я осуждаю ее! Целиком и полностью.
— Она — королевская советница, Фарбул. Тебе есть чему у нее поучиться, — как всегда, словно отец каждого своего воина, Гордолин выдавал какие-то заумные философские мысли.
А Фарбул, как тот третий сын, бестолковый и безмозглый бунтарь, ловко парировал нравоучения раздолбайством.
— А Иво есть чему поучиться у меня. Брат, там в квартале отсюда есть прекрасный бордель… Место любви и силы, тебя примут не хуже Инелы! Давай туда…
— Никогда, Фарб. Помнится мне, это тот бордель, где мы с тобой суккуба изгоняли. Пожалуй, я воздержусь.
— А, то есть это единственное, что тебя останавливает? Так давай в другой бордель!
— Фарбул! — рыкнул Гордолин.
Иво улыбнулся, хотя ему действительно не хватало Инелы.
— Не горюй, сын мой. Сам же знаешь, какие сейчас напряженные отношения с югом. Она действительно вся в работе, — Гордолин присел поближе, отпил из кубка.
— Да, знаю. Я все понимаю.
— Но женского ложа хочется! — кривляясь, кричал Фарбул. Он все еще смотрел на потолок, облокотившись головой на спинку стула.
В ответ Иво зашвырнул в него пустой кубок. Прилетел он прямо в нос, с отчетливым щелчком.
— Ты дубу дал, Иво? Я как лучше хочу, а ты!
— Это, друг мой, — Иво протянул Фарбулу выпить, — чтобы ты протрезвел и мог и дальше с нами пить. Понимаешь?
— Фарбул протер глаза, взглянул на стол, взгляд его был грустнее взгляда пса, ждущего хозяина. Но потом он будто осмыслил слова Иво и стал таким счастливым, таким радостным. Он схватил кубок с медом и вскочил, проливая густую пену на стол.
— Вот поэтому ты и мой брат! До дна, таверна! До дна!
Весельчак Фарб подзадорил всех в таверне, те его дружно поддержали. Когда таверна выпила всеобщий тост, Фарбул вскочил в центр и окрикнул всех.
— Дамы и господа! Сейчас будет песня. Поют все, ведь все вы ее знаете!
Таверна вмиг утихла, дожидаясь заветной песни. Все знали, что это будет за песня.
И вот он запел, а барды, сидевшие рядом, заиграли музыку, веселую и озорную:
"Простому мужику ничто не надо,
Дайте ему вилы и коров,
Дайте ему хату, дайте бабу!
Дайте жизни мирной без забот!
Простой бабе ничего вообще не нужно,
Дайте только крепкое плечо мужское.
Бауманскому народу, эх, не чуждо!
Убивать и воровать чье-то чужое!
Но только нашего ты тронь,
Как за тобой умчится конь,
За собой ведя огромную орду…
Эй!
Эй, мужик! Налей-ка нашим меду!
На врага идем мы дружно все в поход!
Бауманию спасай от врага гнета.
Насади его башку на чистый кол!
Эй!
Мы соседа своего зауважаем,
Если он к нам по-соседски, с добром.
Мы соседей никогда не обижаем!
Но свое всегда с достатком заберем!
Нам б тепла родного, хлеба с отрубями!
Нам бы праздников и кушанья на стол!
Но если тронут — всем бошки поотрываем!
После их насадим мы на чистый кол!
И если тронешь старика,
Девчонку или мужика,
Вся Баумания запомнит на века!
