Крестьянин не заставил Эрнотона повторять дважды и обшарил карманы трупов.
Мертвые, видимо, получали порядочное жалованье, когда были живы, так как после окончания операции морщины на лбу крестьянина разгладились. Приятное чувство, охватившее его тело и душу, заставило его сильнее подхлестывать быков, чтобы побыстрее приехать в хижину.
В конюшне этого доброго католика, на удобной соломенной подстилке, г-н де Майен очнулся. Боль при тряске во время переезда не могла привести его в себя, но от свежей воды, омывшей рану, выступило несколько капель ярко-красной крови, герцог открыл глаза и посмотрел на все окружающее с вполне понятным изумлением.
Как только г-н де Майен открыл глаза, Эрнотон отпустил крестьянина.
– Кто вы, сударь? – спросил Майен.
Эрнотон улыбнулся и спросил:
– Вы меня не узнаете, сударь?
– Узнаю, – ответил герцог, нахмурившись, – вы тот, кто пришел на помощь моему врагу.
– Да, – ответил Эрнотон, – но я также и тот, кто помешал вашему врагу убить вас.
– Должно быть, это так, раз я живу, – сказал Майен, – конечно, если только он не счел меня мертвым.
– Он уехал, зная, что вы живы, сударь.
– Но он, по крайней мере, считал мою рану смертельной?
– Не знаю, но, во всяком случае, если бы я не воспротивился, он нанес бы вам рану, уже наверняка смертельную.
– Но тогда, сударь, почему же вы помогли убить моих людей, а затем помешали этому человеку убить меня?
– Очень просто, сударь, и я удивляюсь, что дворянин, а вы мне кажетесь дворянином, не понимает моего поведения. Случай привел меня на дорогу, по которой вы ехали, я увидал, что несколько человек напали на одного, я защищал того, кто был один; потом, когда этот храбрец, на помощь к которому я пришел, – так как, кто бы он ни был, сударь, но этот человек храбрец, – когда этот храбрец, оставшись один на один с вами, нанес вам решающий удар, тогда, увидев, что он может злоупотребить победой и прикончить вас, я помешал этому своей шпагой.
– Значит, вы меня знаете? – спросил Майен, испытующе глядя на него.
– Мне нет надобности знать вас, сударь, я знаю, что вы ранены, и этого мне достаточно.
– Будьте искренни, сударь, – настаивал Майен, – вы меня знаете?
– Странно, сударь, что вы не хотите меня понять. Я не нахожу, что благородней убить одного беззащитного, чем напасть на одного проезжего всемером.
– Но вы же понимаете, что на все могут быть причины.
Эрнотон поклонился, но не ответил.
– Разве вы не видели, что я скрестил свою шпагу один на один с этим человеком?
– Да, это правда, я видел.
– Этот человек – мой смертельный враг.
– Я верю этому, так как он сказал мне то же самое про вас.
– А если я выздоровлю?
– Это меня не касается, вы будете делать все, что вам заблагорассудится, сударь.
– Вы считаете меня тяжело раненным?
– Я смотрел вашу рану, сударь, и хотя она серьезна, но не смертельна. Лезвие соскользнуло по ребрам, как мне кажется, и не проникло в грудь. Вздохните, и, я думаю, вы не почувствуете никакой боли в легких.
Майен с трудом вздохнул, но не почувствовал боли внутри.
– Это правда, – сказал он, – а люди, которые были со мной?
– Мертвы, за исключением одного.
– Их оставили на дороге? – спросил Майен.
– Да.
– Их обыскивали?
– Крестьянин, которого вы, вероятно, видели, когда открыли глаза, ваш хозяин, позаботился об этом.
– Что он на них нашел?
– Немного денег.
– А бумаги?
– Ничего об этом не знаю.
– А, – сказал Майен с видимым удовлетворением.
– В конце концов, вы можете спросить об этом у того, кто жив.
– Но где же живой?
– В сарае, в двух шагах отсюда.
– Перенесите меня к нему или лучше перенесите его ко мне и, если вы честный человек, как мне кажется, поклянитесь, что вы не будете задавать ему никаких вопросов.
– Я не любопытен, сударь, и знаю об этой истории все, что мне важно знать.
Герцог все еще с беспокойством посмотрел на молодого человека.
– Сударь, – сказал Эрнотон, – я был бы рад, если бы ваше поручение вы дали кому-нибудь другому, а не мне.
– Я не прав, сударь, я признаю это, – сказал Майен, – будьте столь любезны, окажите мне услугу, о которой я вас прошу.
Через пять минут солдат входил в конюшню.
Он вскрикнул, увидев герцога де Майена, но у того хватило сил приложить палец к губам. Солдат тотчас же замолчал.
– Сударь, – сказал Майен Эрнотону, – я вам навеки благодарен, и, конечно, когда-нибудь мы встретимся при более благоприятных обстоятельствах; могу я спросить вас, с кем имею честь говорить?
– Я виконт Эрнотон де Карменж, сударь.
Майен ждал более подробного объяснения, но теперь уже молодой человек оказался весьма сдержанным.
– Вы следуете по дороге в Божанси, сударь? – продолжал Майен.
– Да, сударь.
– Значит, я вам помешал, и вам не удастся, быть может, сегодня же ехать дальше.
– Напротив, сударь, я надеюсь тотчас же отправиться в путь.
– В Божанси?
Эрнотон посмотрел на Майена, как человек, которого весьма раздражала эта настойчивость.
– В Париж, – ответил он.
Герцог удивился.
– Простите, – продолжал Майен, – но это странно, что, направляясь в Божанси и остановленный неожиданными обстоятельствами, вы без всяких серьезных причин отказываетесь от цели своего путешествия.
– Ничего нет проще, сударь, – ответил Эрнотон, – я ехал на свидание. Наше приключение заставило меня остановиться, и я опоздал: мне остается только вернуться.
Майен тщетно пытался прочесть на бесстрастном лице Эрнотона что-нибудь, кроме того, о чем говорили его слова.
– О сударь, – сказал он наконец, – почему бы вам не остаться со мной несколько дней! Я пошлю в Париж моего солдата, чтобы он привез мне врача, потому что, вы же понимаете, я не могу остаться здесь один с незнакомыми мне крестьянами.
– А почему, сударь, – ответил Эрнотон, – с вами не может остаться ваш солдат? Врача пришлю к вам я.
Майен колебался.
– Знаете вы имя моего врага? – спросил он.
– Нет, сударь!
– Как, вы спасли ему жизнь, а он не сказал вам своего имени?
– Я его не спрашивал.
– Вы его не спрашивали?
– Вам я тоже спас жизнь, сударь, а разве я пытался узнать ваше имя? Вместо этого вы оба знаете мое. Зачем спасителю знать имя спасенного? Пусть спасенный знает имя спасителя.
– Я вижу, сударь, – сказал Майен, – что от вас ничего не узнаешь и что вы столь же скрытны, сколь доблестны.
– А я, сударь, вижу, что вы произносите эти слова с упреком, и очень жалею об этом, потому что, по правде сказать, то, что вас огорчает, должно было бы, напротив, вас успокаивать. Если я скрытен с одним, то и с другим тоже не слишком разговорчив.
