– А я, сударь, вижу, что вы произносите эти слова с упреком, и очень жалею об этом, потому что, по правде сказать, то, что вас огорчает, должно было бы, напротив, вас успокаивать. Если я скрытен с одним, то и с другим тоже не слишком разговорчив.
– Вы правы, вашу руку, господин де Карменж.
Эрнотон протянул руку, но по его манере нельзя было судить, знает ли он, что подает руку герцогу.
– Вы осудили мое поведение, – продолжал Майен, – не могу оправдаться, не открыв важных тайн, поэтому, я думаю, будет лучше, если мы не станем делать друг другу дальнейших признаний.
– Заметьте, сударь, – ответил Эрнотон, – что вы оправдываетесь, хотя я вас не обвиняю. Поверьте мне, в вашей воле говорить или молчать.
– Благодарю вас, сударь, я молчу. Знайте только, что я дворянин из хорошей семьи и могу доставить вам все, что захочу.
– Не будем говорить об этом, сударь, – ответил Эрнотон, – и, поверьте, в отношении вашего влияния я буду так же скромен, как и насчет вашего имени. Благодаря господину, которому я служу, я ни в чем не нуждаюсь.
– Вашему господину? – с беспокойством спросил Майен. – Какому господину, скажите, пожалуйста?
– О, довольно признаний, вы сами это сказали, сударь, – ответил Эрнотон.
– Правильно.
– И потом, ваша рана начинает воспаляться; поверьте мне, сударь, вам нужно поменьше говорить.
– Вы правы. О, как мне нужен мой врач!
– Я возвращаюсь в Париж, как я имел честь сообщить вам; дайте мне его адрес.
Майен сделал знак солдату, тот подошел к нему, в они заговорили вполголоса. Эрнотон, с обычной своей скромностью, отошел. Наконец, после минутного совещания, герцог снова повернулся к Эрнотону.
– Господин де Карменж, вы мне дадите слово, что, если я вам дам письмо к кому-нибудь, это письмо будет непременно ему доставлено?
– Даю слово, сударь.
– Я верю вам, вы слишком благородный человек, чтобы я не смог слепо довериться вам.
Эрнотон поклонился.
– Я доверяю вам часть моей тайны, – сказал Майен, – я принадлежу к охране герцогини Монпансье.
– А! – с наивным видом сказал Эрнотон. – У герцогини Монпансье есть охрана. Я не знал этого.
– В наше смутное время, сударь, – продолжал Майен, – все стараются оберегать себя возможно лучше, а семья Гизов – одна из господствующих семей.
– Я не прошу объяснений, сударь, вы принадлежите к охране герцогини Монпансье, и этого мне достаточно.
– Так я продолжаю: мне нужно было совершить поездку в Абуаз, но на дороге я встретил моего врага, вы знаете остальное.
– Да, – сказал Эрнотон.
– Так как эта рана не дала мне возможности выполнить мое поручение, я должен отдать отчет герцогине о причинах моего запоздания.
– Это правильно.
– Так вы согласитесь отдать ей в собственные руки письмо, которое я буду иметь честь написать ей?
– Если здесь есть перо и чернила, – ответил Эрнотон, поднявшись, чтобы отправиться на поиски требуемого.
– Не стоит, – сказал Майен, – у моего солдата, наверно, есть мои письменные принадлежности.
Действительно, солдат вытащил из кармана закрытые записные дощечки. Майен повернулся к стене, чтобы нажать пружину, и дощечки открылись; он написал карандашом несколько строчек и так же тайком закрыл их.
Теперь тот, кто не знал секрета, не мог бы открыть их, не сломав.
– Сударь, – сказал молодой человек, – через три дня эти дощечки будут доставлены по назначению.
– В собственные руки?
– Самой госпоже герцогине де Монпансье.
Герцог пожал руки своему доброжелательному собеседнику. Утомленный разговором и усилием, которого потребовало от него только что написанное письмо, он откинулся на свежую солому, обливаясь потом.
– Сударь, – сказал солдат тоном, который показался Эрнотону плохо гармонирующим с его одеждой, – сударь, вы связали и меня, как теленка, это правда; но хотите вы этого или нет, я рассматриваю эти путы, как узы дружбы, и докажу это, когда придет время.
И он протянул руку, белизну которой Эрнотон еще раньше успел заметить.
– Пусть будет так, – улыбаясь, сказал Карменж, – у меня стало двумя друзьями больше!
– Не смейтесь, сударь, – сказал солдат, – друзей не может быть слишком много.
– Правильно, товарищ, – ответил Эрнотон.
И он уехал.
Глава 7
Конный двор
Эрнотон отправился тотчас же, и так как взамен своей лошади, которую он отдал Роберу Брике, он взял лошадь герцога, то ехал быстро и к середине третьего дня прибыл в Париж.
В три часа после полудня он въезжал в Лувр, в казарму Сорока пяти.
Никакое важное событие не отметило его приезда.
Гасконцы, увидев его, разразились удивленными восклицаниями.
Господин де Луаньяк, услышав крики, вышел и, заметив Эрнотона, сильно нахмурился, что не помешало молодому человеку направиться прямо к нему.
Господин де Луаньяк сделал Эрнотону знак пройти в маленький кабинет, расположенный в конце комнаты, нечто вроде приемной, где этот неумолимый судья произносил свои приговоры.
– Разве можно так вести себя, сударь? – сразу же сказал он. – Если я правильно считаю, вот уже пять дней и пять ночей вы отсутствуете, и это вы, вы, сударь, которого я считал одним из самых рассудительных, даете пример такого нарушения правил!
– Сударь, – ответил Эрнотон, кланяясь, – я делал то, что мне приказали.
– А что вам приказали?
– Мне приказали следовать за герцогом Майенским, и я следовал за ним.
– Пять дней и пять ночей?
– Пять дней и пять ночей, сударь.
– Значит, герцог уехал из Парижа?
– В тот же вечер, и мне это показалось подозрительным.
– Вы правы, сударь. Дальше?
Тогда Эрнотон начал рассказывать кратко, но с пылом и энергией смелого человека, приключение на дороге и последствия, которые оно имело. Пока он говорил, подвижное лицо Луаньяка отражало все впечатления, которые рассказчик вызывал в его душе.
Но когда Эрнотон дошел до порученного ему герцогом Майенским письма, Луаньяк воскликнул:
– Это письмо у вас с собой?
– Да, сударь.
– Черт возьми! Вот на что следует обратить внимание, – ответил капитан, – подождите меня, сударь, или лучше, прошу вас, следуйте за мной.
Эрнотон последовал за Луаньяком и вошел вслед за ним в Конный двор Лувра.
Все готовились к выезду короля; экипажи выстраивались. Г-н д'Эпернон смотрел, как пробуют двух лошадей, только что прибывших из Англии в подарок Генриху от Елизаветы;[48] эти две лошади, отличавшиеся необыкновенной красотой, должны были именно в этот день быть впервые запряжены в карету короля.
