Тут князья и мандарины всех степеней пали ниц к золотому подножью, с особенной торжественностью совершили обряд кэ-ту, и первый министр государства сказал:
— Властитель мира, брат солнца и луны, которому повинуется весь свет, чьи войска непобедимы и бесчисленны, как песок на берегу четырех морей! Обрати ухо свое к словам верных рабов твоих. Выдай бесценную жемчужину этому варвару, и все мы останемся живы, чтобы головами своими стирать пыль с подножья твоего золотого престола!
И все князья и мандарины вскричали в один голос, махая мечами своими по воздуху:
— Выдай бесценную жемчужину этому варвару! И все войско, и весь народ просили о том же. Великий Ю-ань-ди вскочил в бешенстве со своего трона и объявил, что все мандарины, все князья, все войско и весь народ лишаются его милостей и что им всем тотчас же отрубят головы. «Вот мой указ! » Но так как не осталось никого, кто бы мог привести его в исполнение, то и оставили неисполненным.
Брат солнца и луны видел, что большинство голосов не на его стороне, и потому, стараясь скрыть гнев свой, он вскричал, указывая на посла: «Накормить собаку! » — и удалился в комнаты несравненной Чау-кынь.
Тейтум, тиллн-лилли, тейтум, тилли-лилли,
тейтум, тей!
Но бесценная жемчужина подслушала у дверей аудиенц-залы весь разговор, пала к золотым стопам супруга и сказала:
— Пожертвуй мною — это судьба моя. Отошли рабу свою к великому хану, и пусть он делает с нею, что хочет, она все вынесет. Таково мое предопределение!
Великий Ю-ань-ди пролил слезы горести и отчаяния; он знал, что там, где вмешается судьба, там ничтожны все его указы. Он вытер свои золотые глаза, вывел неоцененную жемчужину и, отдавая ее послу, сказал:
— Посылаю повелителю твоему бесценную жемчужину; я носил уже ее, но она еще как новая. Теперь пусть в силу договора бесчисленные полчища его оставят нашу империю. Слышишь? Таков указ наш!
— К чему тут указы! Довольно того, что мой повелитель дал слово и получил бесценную жемчужину, — ответил посол и вышел с несравненной Чау-кынь.
Великолепный Ю-ань-ди лишился навсегда своей супруги
Лишь только принесли бесценную жемчужину к палатке великого хана, он тотчас же повелел войскам возвратиться в свои владения К великому огорчению несравненной Чау-кынь хан даже и не взглянул на нее до тех пор, пока не перешел пограничную реку Поднебесной Империи.
Лишь только перешел он эту реку, остановился на берегу лагерем и дал великолепный обед из конины своим полководцам и воинам. Подвыпив немного запрещенного напитка, велел он принести бесценную жемчужину в свой шатер. Несравненная Чау-кынь, отдернув немного занавес, увидела великого хана. Его обросшее волосами лицо, широкий приплюснутый нос, огромный рот поразили ее. Она подумала, что попала в когти шайтана, и залилась слезами. Любовь к великолепному Ю-ань-ди возвратилась в ее сердце.
Великий хан опьянел от кумыса. Он повелел рабам своим свести с носилок бесценную жемчужину. Но она собралась с духом и сказала рабам:
— Донесите хану, что я не могу предстать пред светлые очи его, не выкупавшись сперва в реке.
Носилки с несравненной Чау-кынь понесли к реке, Рабы донесли владыке татар о просьбе, и он сказал:
— Пусть выкупается, если она так грязна.
И она стала на скале, которая висела над водой.
— Как называется эта река? — спросила она носильшиков.
— Река эта, о, царица, отделяет Татарию от Китая и называется Рекой Черного Дракона.
— Пророчество сбылось! — воскликнула бесценная жемчужина. — Судьба хотела этого. Кто же может противиться ей?
Тут подняла она руки к небу, вскрикнула и стремглав бросилась в ревущие волны. Несравненная Чаукынь, бесценная жемчужина исчезла навеки.
Так исполнилось пророчество Брат солнца и луны женился, красота была повергнута к золотому подножью его высокого престола, бесценная жемчужина была отыскана и опять потеряна. Радость и горе были при жизни, горе — при смерти. Черный Дракон был врагом Поднебесной Империи, потому что поглотил бесценную жемчужину.
Тейтум, тилли-лилли, тейтум, тилли-лилли, тейтум, тей!
Резкие звуки варварского инструмента разбудили пашу.
— Что, Мустафа, кончил ли собака свою повесть? — спросил он, протирая глаза.
— Кончил, Ваше Благополучие, и предсказание исполнилось.
— Бисмиллах! Точно? Очень рад. За десять минут перед этим я предсказывал тебе, что засну, следовательно, и мое предсказание исполнилось.
— Не благоугодно ли будет Вашему Благополучию предсказать судьбу этой двухвостой собаки?
— Двухвостой?.. Ах, да, я забыл об этом. Завтра он расскажет нам еще что-нибудь. По крайней мере, его рассказы усыпляют. Аллах велик!
Глава XX
— Мустафа, — сказал паша, — мне что-то тяжело, как халифу Гарун-аль-Рашиду в истории Юсуфа. Душа мой истомлена, сердце сожжено, как изжаренное мясо.
Мустафа тотчас смекнул, что ему предстоит играть роль визиря Джаффара. Он сказал:
— О паша! Велики и тяжки заботы правителя. Если подлейшему из рабов твоих дозволено будет сообщить его мнение, то прикажи мне позвать сюда двухвостую китайскую собаку, которая недавно рассказывала нам одну историю.
— Нет, — сказал паша, — у меня и теперь еще звенит в ушах от этих бесконечных «тейтум, тилли-лилли». Придумай что-нибудь другое.
— Алем пенах! Прибежище мира! Не благоугодно ли будет Вашему Высокомочию приказать выстроить войска и смотреть на их джерид? Месяц стоит высоко, и теперь так же светло, как и днем.
— Нет, — сказал паша, — мне уже приелась война и все, что ею пахнет. Оставь солдат в покое!
— Не прикажете ли Ваше Благополучие рабу своему принести несколько фляжек огненной воды гяуров, и мы будем пить и курить, пока не почувствуем себя перенесенными на седьмое небо?
— Нет, добрый визирь, это последнее прибежище, потому что запрещено заповедью пророка. Подумай еще, и если ты не арбуз, то непременно должен в этот раз предложить то, что бы могло принести мне облегчение.
— Раб ваш живет для того только, чтобы слушать вас. и слушает, чтобы повиноваться, — сказал Мустафа. — Не благоугодно ли будет моему владыке, переодевшись, походить по улицам Каира? Луна светит ярко, и гиена не воет на улицах; голос ее, сливаясь с голосом шакала, раздается в отдалении.
— Совет твой умен, Мустафа, он мне нравится. Достань платье, и мы отправимся.
Визирь нарочно выбрал одежду купцов; он знал, что сходство с великим аль-Рашидом польстит паше. Два черных раба, вооруженные саблями, следовали за пашой и визирем в отдалении.
Улицы были совершенно пусты; им не попадалось ни души, разве кое-где какая-нибудь собака, которая ворчала или кусалась.
