Ведь это тот самый Шабака, которого Великий царь приговорил к смерти в лодке за злой умысел против его величества и который выторговал себе жизнь, пообещав доставить к нему самую прекрасную и самую ученую девушку на свете — египетскую принцессу-цесаревну Амаду. Так что пускай этот плут держит свое слово!
Тогда я вскочил на ноги, как и большинство присутствующих. Только Амада осталась сидеть, не сводя с меня глаз.
— Ты лжешь! — воскликнул я. — И я убью тебя, хоть ты и заручился охранной грамотой.
— Я лгу? — презрительно усмехнулся Идернес. — Тогда скажи ты, присутствовавший при том разговоре, скажи перед этой честной компанией, лгу я или нет, — и он указал на военачальника с ястребиным взором.
— Он не лжет! — проговорил тот. — Я был тогда при дворе Великого царя и слышал, как этот самый Шабака выторговал себе помилование, обязавшись через своего брата передать царю принцессу-цесаревну Амаду. В подарок ей ему были вверены жемчужины, те, что сейчас на ней. Золото, о котором здесь упоминалось, тоже было дано ему, чтобы она могла прибыть на Восток в полном парадном облачении, — по крайней мере, я так слышал. Кубок же был отдан ему в награду вместе с деньгами на личные нужды.
— Это неправда! — выкрикнул я. — Имя Амады вырвалось у меня случайно, только и всего.
— Вырвалось случайно, да неужели? — рассмеялся Идернес. — Тогда, коли ты мудр, то стерпишь, когда царственная Амада вырвется из твоих рук, и уже не случайно. Но оставим этого шельмеца. Властитель, так готов ли ты отдать мне эту красавицу или нет?
— Нет, наместник, — ответил Пероа. — Твое требование оскорбительно и толкает нас на восстание, ибо во всем Египте нет мужчины, который с готовностью не отдал бы свою жизнь в защиту египетской принцессы-цесаревны.
Это заявление было встречено одобрительными возгласами всех египтян, присутствовавших в трапезной. Идернес выждал, когда стихнет шум, и сказал:
— Властитель Пероа, египтяне, вы передали мне некие указы, скрепленные Печатью Печатей, похищенной, я полагаю, вот этим Шабакой. Слушайте же: я повинуюсь вашей воле, но лишь до тех пор, покуда все не прояснится. Я возвращаюсь с войском в Саис, отошлю отчет Великому царю и дождусь его предписаний. Если же во время перехода в нашу сторону будет пущена хоть одна стрела, это будет означать открытый мятеж, и в отместку Египет будет стерт с лица земли, и вам, здесь присутствующим, тогда не сносить головы — всем, кроме царственной Амады, ибо она считается собственностью Великого царя. Итак, благодарю вас за радушие и прошу сопроводить меня вместе со свитой до моего лагеря, потому, как сдается мне, мы оказались здесь в самой гуще врагов.
— Прежде чем ты уйдешь, Идернес, — крикнул я, — попомни, ты и твой лживый прислужник сами поплатитесь головой за то, что оклеветали меня.
— Многие еще поплатятся головой за свои ночные подвиги, о похититель жемчугов и печатей, — ответил наместник и, повернувшись кругом, вместе со свитой вышел из трапезной.
Я же кинулся искать Амаду, но и она успела удалиться вместе с придворными женщинами Пероа, испугавшимися, как бы пир не закончился кровопролитной стычкой и как бы не пролилась их собственная кровь. В самом деле, из всех гостей, присутствовавших на пиру, в трапезной осталась одна лишь моя матушка.
— Разыщи благородную Амаду, — обратился я к ней, — и расскажи ей всю правду.
— Хорошо, сынок, — задумчиво проговорила она в ответ, — да только где она, правда? Как я понимаю, это Бэс первым назвал имя Амады Великому царю. И вот теперь мы узнаем от тебя, что это был ты. Однако ты поступил бы куда мудрее, сынок, если бы прикусил себе язык, вместо того чтобы говорить такое, потому что далеко не всякая женщина это поймет.
— Ее имя сорвалось у меня с языка случайно, матушка. А Бэс расписал царю все прелести некой благородной египетской красавицы.
— Я, сынок, думаю так: это Бэс рассказал Пероа и его гостям, что именно он, а не ты назвал ее имя царю, и ты этого как будто не отрицал. В таком случае вина ваша, бесспорно, в том, что вы оба совершили глупость, и только, ведь я знаю, ты скорее умер бы десятикратно, чем выторговал себе жизнь, пожертвовав ради этого честью египетской принцессы-цесаревны. То же самое я скажу и ей, как только смогу, а после ты расскажешь мне все как на духу — что ты собирался сделать до того, как Бэс, если я не ошибаюсь, со свойственной чернокожим хитростью надоумил тебя поступить иначе… Но смотри, Пероа зовет тебя, да и мне пора, тем более что грядут дела похлеще споров, кто выдал имя Амады Царю царей.
И она ушла, а мы держали спешный военный совет: напасть ли на войско наместника или дать ему вернуться в Саис. Когда спросили мое мнение, я, в свою очередь, сказал:
— Напасть, и немедленно, потому что взять Саис приступом у нас нет никакой надежды. К тому же сейчас мы сильны, как никогда прежде, однако, если воины наши будут пребывать в праздности и если вдобавок им не будут платить, они скоро разбегутся. И даже если нам не удастся сокрушить Идернеса с его войском, пройдет немало времени, прежде чем Царь царей, вознамерившийся бросить всю свою мощь против греков, снова соберется с силами, а между тем Египет сможет превратиться в могучее государство, способное защитить себя под властью Пероа, своего фараона.
В конце концов я и мои единомышленники одержали верх — и еще до рассвета я отбыл вниз по Нилу во главе флотилии и двух тысяч воинов, вверенных под мое командование. Кроме того, я взял с собой шестерых охотников, которых заполучил у Великого царя, потому как верил в их преданность и рассчитывал, что их знание восточных традиций может пригодиться. Нам было предписано удерживать перешеек между рекой и возвышенностями, где должно было пройти войско Идернеса, а Пероа со всеми своими силами собирался ударить по нему с тыла.
Спустя четыре часа ветер сделался попутным, мы благополучно добрались до
