С величайшими трудностями, рискуя собственной жизнью и жизнью проводников, я сумел в скором времени выбраться из тайги, но в Сретенске на последний пароход мы опоздали, пришлось дожидаться в Чите, пока реки станут, а затем продолжить путешествие в санях.
Когда незадолго до Рождества я добрался до Хабаровска, там уже вовсю шла подготовка к встрече цесаревича, о поездке которого через нашу область я уже рассказал выше. Участвуя в этой подготовке, я одновременно занимался путевыми отчетами для барона Корфа. К моему удовольствию, он составил себе вполне четкую картину административных, культурных и хозяйственных обстоятельств бурятских народов и теперь мог окончательно отклонить не вызывавший у него симпатии проект губернатора Хорошхина и воспрепятствовать нарушению прав, дарованных бурятам императрицей Екатериной. Цесаревич лично сообщил бурятским тайшам это отрадное решение, когда они прощались с ним в Лиственничном. Этот милостивый акт очень способствовал укреплению их верности и преданности Белому царю, как в Азии называли российского императора. Чуткое отношение престолонаследника к забайкальским язычникам-бурятам и их верованиям православные фанатики истолковали впоследствии как причину гибели империи и его самого. Он-де прогневил Господа, когда оставил эти народы в язычестве и даже позволил чтить себя как божество, присутствуя в Агинском дацане на их богослужении.
Орочоны, у которых я в последующие годы побывал еще дважды, почти поголовно были крещеными. Они носили на шее крестики, но о христианской доктрине не имели понятия. Кроме крестиков, они носили и амулеты, якобы защищавшие от злых таежных демонов, и, как все шаманисты, приносили им примитивные жертвы. Мои проводники-тунгусы тоже никогда не забывали при опасных переправах через реки, горы и пропасти пожертвовать местным демонам, обвешивая священное дерево разноцветными лоскутками, пучками оленьего или конского волоса, бумажками или монетами.
Чем чаще я встречался с орочонами, тем больше нравились мне их простодушие, неиспорченность и природная честность, и у меня сложилось твердое убеждение, что любой контакт с современной цивилизацией нанесет им непоправимый вред. Если и невозможно было полностью оградить их от беспардонной эксплуатации со стороны арендаторов, торговцев и полиции, то все же барону Корфу удалось существенно улучшить их положение. Он строго запретил использовать в меновой торговле с ними спиртное, а на пушнину и на товары, какие привозили им торговцы, установил твердые цены. Обязательственные отношения с торговцами были ревизованы, чтобы освободить орочонов от экономического рабства. Впредь особому окружному начальнику, имевшему резиденцию в Баргузине и старшему над полицией во всех думах, вменялось в обязанность защищать туземные народы от произвола мелких чиновников и принимать ясак от тайшей и арендную плату от арендаторов, каковые в результате лишались возможности мошенничать. Сей пост особого окружного начальника получил по моей рекомендации г-н Моэтус, который как нельзя лучше подходил для этого благодаря своим языковым познаниям и основательному знакомству с данными территориями, приобретенному в наших долгих совместных разъездах.
Наместники и генерал-губернаторы дальневосточных областей поддерживали связь с правительством, время от времени наезжая в Петербург. Осенью 1891 года после пятилетнего перерыва барон Корф отправился в Петербург, чтобы там лично информировать Государя о вверенных ему территориях, получить новые директивы и завязать новые контакты с часто меняющимися «воротилами» центрального правительства.
Я находился тогда в Забайкалье и только-только завершил свою миссию у тамошних народов. Барон Корф взял с собой в Петербург начальника канцелярии, одного адъютанта и меня. Нам предстояло провести в столице полгода, а затем вновь вернуться на Амур.
Но получилось иначе. Приехав в Эстляндию, куда давний университетский однокашник пригласил меня на медвежью охоту, я вновь встретил некую даму, которую студентом видел однажды в Ревеле на балу. Несколько проведенных вместе дней решили нашу судьбу. Баронесса Екатерина фон Майдель согласилась стать спутницею моей жизни. Мы много лет не слышали друг о друге, но оба всегда чувствовали, что предназначены друг для друга. Мой старый шеф, который за годы моей работы под его началом стал для меня отцом и другом, категорически отсоветовал мне начинать семейную жизнь на Амуре, хотя был бы рад снова взять меня с собой на Восток. Тамошняя жизнь и общество пока что слишком примитивны, к тому же, как чиновник для особых поручений я постоянно нахожусь в разъездах, и мне придется надолго оставлять молодую жену в одиночестве. Я внял совету барона Корфа, хотя расставание с ним и свободной жизнью на Амуре далось мне очень нелегко. Там я научился стоять на собственных ногах, а накопленные там впечатления оказали огромное воздействие на всю мою жизнь.
Благотворная деятельность барона Корфа в Приамурье, к сожалению, уже через два года внезапно оборвалась. Он скончался в Хабаровске от паралича сердца, оплаканный всею областью, и в особенности для нас, ближайших его сотрудников, остался незабываем. Будь ему дано и дальше направлять судьбу Дальнего Востока, вероятно, не возникли бы конфликты с Японией и Китаем, столь глубоко поколебавшие позиции России в Азии, да и в Европе тоже. Он старался не будить спящего гиганта — Китай — и не дразнить Японию, пока Россия не укрепит свою самую отдаленную область, создав на Тихом океане флот, большую колониальную армию и надежное снабжение.
По рекомендации барона Корфа я получил должность в ведомстве благотворительных учреждений императрицы Марии Феодоровны{79}, стал начальником канцелярии опекунского совета воспитательных заведений для молодых девиц в Смольном{80}. Работа, предстоявшая мне, отнюдь не отвечала моему идеалу, будучи полной противоположностью прежней моей деятельности. Я привык к большой самостоятельности в примитивной обстановке, где все еще только создается. Здесь же я попал в косную систему, где все насквозь пропахло придворной традицией — документы, люди, нравы и обычаи, особенно в Смольном, месте моей новой службы, где многие мои подчиненные родились и выросли, жаждая и добиваясь только одного — чинов своих отцов и дедов. Со временем, однако, у меня появился интерес и к этой деятельности. Если в Сибири я узнал примитивнейшие народы и самые низы огромной Российской империи, то здесь мне представилась оказия познакомиться с элитой российского цивилизованного мира и высшим обществом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
