Представителей сильного пола тоже хватает, и они разряжены не хуже дам. Некоторые мужчины носят в правом ухе кольца величиной с женские браслеты; другие вдевают туда длинную серьгу, достающую до плеча. Их толстые пальцы унизаны огромными перстнями, на шляпах, отделанных дешевой парчой, красуются различные вышивки, и на шеях висят бусы. Бесчисленные украшения переливаются, звенят и кажутся чудовищно нелепыми на этих неуклюжих мужчинах.
Толпа приходит в движение, и смех звучит все громче, перемежаясь с ворчанием, непохожим на проявления восторга. Выходят полдюжины мужчин; они несут гигантские палки величиной со ствол молодого дерева и принимаются разгонять пеструю и нарядную толпу, нещадно колотя тех, кто не успел убежать. Полицейские дубины не пропускают никого: ни прекрасных дам, ни оборванных нищенок, ни старух, с трудом переставляющих ноги, ни мальчишек, ни надменных торговцев, ни монахов; они не трогают лишь иностранцев, и непальские или индийские купцы могут при желании с достоинством удалиться. Эта сцена в точности повторяла ту, что я наблюдала в день праздника масляных торма.
Люди отходят в сторону и образуют группы, но их снова вытесняют с места таким же образом, и эта однообразная процедура повторяется множество раз. Затем появляются другие блюстители порядка: впереди идут низшие чины — монахи в невообразимо засаленных платьях, черные, как сенегальцы, из-за своих чумазых лиц[187], а также добдоги, вооруженные молотками. За ними следует величественный человек в великолепном костюме из саржи гранатового цвета и куртке из сукна, расшитого серебром[188]. Он старается двигаться быстро, насколько позволяет длинная и тяжелая балка из неотесанного дерева, которую он держит посередине одной рукой, с трудом сохраняя равновесие. Время от времени тибетец поднимает ее обеими руками и ставит на землю. От этого жеста рвение его подчиненных удваивается, и они принимаются потрясать своими молотками пуще прежнего. К счастью, человек, который несет балку — символ власти, — не может ею размахивать. Каким бы сильным он ни был, этот предмет слишком тяжел; если ударить им быка, тот свалится замертво.
Толпа, оттесненная в сторону, ждет еще несколько часов; люди толкаются, подаются на несколько метров вперед и тотчас же отступают назад; на них обрушиваются удары монашеских кнутов и дубинок мирян, которые обязаны удерживать проход свободным.
И вот главный распорядитель приходит в волнение, узнав о появлении Далай-ламы. Люди обнажают головы, но государь все не появляется, и они надевают шапки, чтобы тут же снять их снова.
Наконец все видят тибетского владыку. Впереди вышагивают солдаты в приличной форме защитного цвета, с карабинами через плечо. За ними следует на лошади главнокомандующий армии, тоже облаченный в мундир хаки. Он всегда сопровождает государя, когда тот едет верхом.
За военачальником шествуют высокопоставленные ламы из дворца в роскошных монашеских одеяниях из саржи гранатового цвета, желтого атласа, золотой парчи и круглых меховых шапках с атласной подкладкой, сшитых по монгольской моде. Позади них ламаистский папа в таком же наряде восседает на великолепном черном муле, покрытом дорогой попоной. За ним едет еще один лама, и пятеро-шестеро солдат замыкают шествие.
Процессия удаляется, и толпа, которую больше никто не сдерживает, наводняет улицы.
Теперь в Джо-Ханге должна состояться церемония, предшествующая изгнанию «козла отпущения».
Люд конг кюи жьялпо уже здесь, но не в том кокетливом наряде, который он надевал для сбора пожертвований, а в нелепом карнавальном костюме; по странной случайности одежда сшита из козьих шкур и навевает библейские ассоциации. Лицо мужчины спрятано под причудливой маской, состоящей из двух равных частей белого и черного цвета; на его голове возвышается сооружение из огромного взъерошенного хвоста черного яка; другой такой же хвост он по-прежнему держит в руке.
Затем «козел отпущения» должен сыграть в кости с одним из лам, олицетворяющим Добро, Религию, могущественных Покровителей — все то, что может оказаться благоприятным для славных тибетцев и принести им счастье. Если люд конг кюи жьялпо проиграет, лама имеет право его прогнать; если, напротив, это исчадие ада победит, его нельзя трогать. Разумеется, «козел отпущения» проигрывает: то ли его противник шельмует, то ли после нескольких бросков удача ему изменяет. Тогда ламы, совершающие обряд, с проклятиями возлагают на него все преступления, ошибки, грехи, физические и психические болезни целого народа и прогоняют «человека-козла» в монастырь Самье.
Наверное, под воздействием этого ритуала он теряет голову и убегает, не помня себя, словно пьяный. Конечно, брань, которой его осыпают, может вызвать у любого легкое волнение, даже если ему уже доводилось играть эту роль, но, давно зная Тибет, я полагаю, что подлинная причина такого возбуждения заключается в обильных предварительных возлияниях, призванных придать «жертве» мужества.
И вот «человек-козел» удаляется большими шагами, почти бегом, в окружении носильщиков, нагруженных его многочисленными вещами. Со всех сторон к ним присоединяются люди, раздаются крики и свист; переполох усиливается, как в те дни, когда тибетцы со страшным шумом пытаются напугать демонов и изгнать их из своих домов. Впрочем, все смеются. Этот праздник похож на веселый карнавал и представляет собой не только торжественную очистительную церемонию, но и гораздо больше.
Толпа беглецов скрывается за облаком золотистой пыли. Солнце словно улыбается на высоком безоблачном небосклоне, подтрунивая над человеческой глупостью. Люди, которые сидят на земле или медленно прогуливаются, снова принимаются болтать. Торговцы сладостями, сухими фруктами и лепешками, жаренными в масле, предлагают свои лакомства. Первая часть спектакля окончена.
Люд конг кюи жьялпо убегает далеко, уводя за собой злых духов и унося все таинственные, необъяснимые, непонятные и оттого более страшные явления, которые могли причинить зло жителям Лхасы. А что, если полезные, крайне желательные вещи также последуют за ним, увлеченные его движением?.. Да, это вполне вероятно… Значит, необходимо как можно быстрее предотвратить опасность.
А вот и средство против нее: длинная процессия лам из двух тантристских[189] школ Лхасы — жюид тёпа и жюид медпа[190] — приближается к зрителям. За ней несут торма, сложные сооружения из палочек, веревочек, бумаги и ячменного теста, из которого пекутся всевозможные, чаще всего треугольные, лепешки, обильно сдобренные подкрашенным маслом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
