Мао и перечисленные люди входили в левую группировку, а их противники — в правую (тот же Ля Шаоци, который в песне Высоцкого тоже упоминается). Левые были готовы пойти на сотрудничество с СССР и включение Китая в международное разделение труда в рамках социалистического лагеря, а правые настаивали на противоположном курсе — на дальнейшую конфронтацию с СССР и сотрудничество с капиталистическими странами, чтобы получить от них кредиты и инвестиции. Однако в итоге внутрипартийного противоборства ни один из этих путей выбран не будет, после чего Китай пойдет по пути внешнеполитической изоляции.
2 декабря Высоцкий вновь в Ленинграде, где на «Ленфильме» участвует в записи песни к фильму «Интервенция» («Песня Бродского»). Всего же им было написано к фильму четыре песни: помимо названой это были — «Песня Саньки», «Гром прогремел», «До нашей эры соблюдалось чувство меры».
13 декабря Высоцкий прилетает в Одессу на съемки фильма «Служили два товарища». На следующий день он снимается в эпизоде «на палубе» с Романом Ткачуком. В тот же день улетает в Москву, а спустя сутки снова приезжает в Одессу для продолжения съемок. 16–17 декабря Высоцкий снимается в эпизоде «в порту»: это там поручик Брусенцов пытается пройти на борт теплохода со своим конем Абреком, но коня не пускают. Брусенцов в последний раз целует четвероногого друга и взбегает по трапу на борт судна.
16 декабря Высоцкий подписывает письмо съемочной группы фильма «Интервенция» (23 человека) на имя Леонида Брежнева. Это послание появилось после того, как руководство Госкино обвинило фильм в серьезных иделогических просчетах и собралось приостановить его съемки. Отметим, что одновременно с этим был положен на «полку» другой фильм — «Комиссар» Александра Аскольдова. По сути это был первый советский фильм на еврейскую тему за последние 30 лет. Его запустили в производство два года назад еще на волне инерции от хрущевской «оттепели», рассчитывая, что сумеют довести его до широкого экрана. Его бы и довели, если бы не арабо-израильская война июня 67-го, после которой державники начали очередное наступление на либералов. В итоге «Комиссара» упрятали подальше от глаз людских, и туда же должна была отправиться и «Интервенция», которую также называли «еврейским фильмом» за ее авангардистские решения в духе приснопамятной «мейерхольдовщины». Однако авторы картины, даже несмотря на печальную судьбу «Комиссара», не теряли надежды спасти свое детище и написали то самое коллективное письмо Брежневу. Приведу лишь несколько отрывков из него:
«Мы, артисты разных поколений, разных театров, объединенные работой по созданию фильма „Величие и падение дома Ксидиас“ (киностудия „Ленфильм“), убедительно просим Вашего личного вмешательства в определение судьбы нашей работы.
Над работой, в которую вложено огромное количество творческой энергии и государственнх средств, нависла серьезная опасность. По воле людей недальновидных могут свестись к нулю напряженные усилия большого количества творческих работников…
Фильму предъявлен ряд обвинений, которые, на наш взгляд, являются тенденциозными и необоснованными. Главные и основные из них:
а) Революционные идеи дискредитируются гротесковой, буффонадной формой их подачи;
б) Революционные идеи показаны с развлекательных позиций обывателей.
С подобными обвинениями мы категорически согласиться не можем и полагаем таковые для себя оскорбительными.
Мы считаем своим гражданским долгом советских артистов еще раз заявить, что подавляющее большинство фильмов на революционно-историческую тему проваливаются в прокате. Это происходит по причине их скучной, непривлекательной, стереотипной художественной формы.
Но авторы подобных произведений довольно успешно прикрываются щитом социалистического реализма, не подозревая, что во время непримиримой идеологической борьбы их «стандарты» работают на руку идеологическим врагам, нанося удар самому направлению социалистического реализма.
Как советским гражданам и художникам, нам больно видеть пустые залы, где демонстрируются фильмы, изображающие дорогие для всех нас события…
Мы хотели, чтобы на наш фильм пришел массовый зритель, и мы решили возродить в своей работе принципы и приемы, рожденные революционным искусством первых лет Советской власти, которое само по себе уходило глубочайшими корнями в народные, балаганные, площадные представления…
Образы революционеров решены, в соответствии с гротесковым решением отрицательных персонажей, в условно-романтическом ключе, а центральный образ большевика Воронова — в героико-романтическом плане…
Леонид Ильич! Мы не утруждали бы Вас своим письмом, если бы не гордились результатами нашего труда, если бы не считали свое произведение гораздо полнее отвечающим художественным принципам Социалистического реализма, чем десятки унылых фильмов на революционно-историческую тему, не заинтересовавших широкого зрителя…
В настоящий момент картина изуродована. И люди, малохудожественно образованные, глумятся над нашей работой.
Мы требуем восстановления авторского варианта. Мы просим Вас лично посмотреть фильм в этом варианте и, если это в Ваших силах и возможностях, принять для беседы некоторых членов нашего коллектива».
Время для письма было выбрано самое удачное — накануне Нового года, когда генсек, как и все советские граждане, пребывал в предпраздничном расположении духа. Это сыграло свою роль — работу над фильмом разрешили продолжить. Но ничего хорошего из этого все равно не получится. Впрочем, не будем забегать вперед.
Продолжаются съемки фильма «Служили два товарища». 18 декабря на борту теплохода снимали кульминацию — самоубийство Брусенцова. В шесть вечера Высоцкий самолетом покинул Одессу.
20 декабря Высоцкий с Золотухиным едут на «Красной стреле» в Ленинград. В дневнике Золотухина читаем: «Всю ночь в „Стреле“ болтали с Высоцким — ночь откровений, просветления, очищения.
— Любимов видит в Г. (Г. Полока) свои утраченные иллюзии. Он хотел так себя вести всю жизнь и не мог, потому что не имел на это права. Уважение силы. Он все время мечтал «переступить» и не мог, только мечтал. А Г., не мечтая, не думая, переступает и внушает уважение. Как хотелось Любимову быть таким! Психологический выверт — тут надо подумать, не совсем вышло так, как думалось. Думалось лучше.
Чудно играть смерть. Высоцкому страшно, а мне смешно, оттого, что не знаю, не умею и пытаюсь представить, изобразить. Глупость какая-то…»
