А тут… Тут они имели то, что имели. И если они хотят, чтобы их «заготовки» прошли и стали ведущими, то им либо надо заняться тотальным образованием народа, либо… Опуститься на их уровень!
После Григорий узнал, что многие офицеры с которыми он сейчас имел дело, стали полицейскими, после увольнения из Армии. Увольняли тогда многих после реформы. И увольняли как раз по причине низкого образовательного уровня.
Власть внезапно озаботилась подъёмом интеллектуального уровня своего воинства (хотя бы офицеров) и повышением тем самым, боеспособности. Но вышло, как всегда всё это «серединка на половинку».
Да, «офицерские звания присваиваются тем, кто заканчит двухгодичные юнкерские училища. Чтобы проступить туда требуется хотя бы неполное среднее образование и СДАТЬ вступительные экзамены». Но опять «неожиданно» оказалось, что для этого элементарно не хватает… кандидатов. Кандидатов, с «хотя бы неполным средним образованием», как бы его сейчас назвали. Так что уровень образования офицерского корпуса, да и вообще Российского обывателя был ну очень удручающим.
«Значит, — рассуждал Григорий, — мой братец просто осёл, если рассчитывает кого-то серьёзно убедить жутко наукообразной теорией Маркса. А о рабочих — и говорить не приходится. Что из этого следует? А из этого следует, что даже марксизм придётся пропагандистам переводить на „общепонятный“. То есть на термины „паразит“, „тунеядец“, „вор“, „грабитель“ и так далее».
Издав мрачный смешок, принятый подчинёнными за признак принятия особо иезуитского решения, Григорий поднялся из-за стола.
— Сдаём банду в полицейский участок.
Когда вытаскивали бандитов из их «камер» — спешно в своё время организованных «отдельных кабинок», — Григорий зашёл отдельно в камеру к доносителю. Тот, увидев такое, весь сжался.
— Слушай внимательно… — приблизив лицо к лицу, почти в ухо, сказал Григорий. — Если хоть что-то ты расскажешь из нашей встречи… Будь то, что нам тут рассказал, или ещё чего — ты не просто труп. Умирать будешь очень-очень-очень долго. Я тебе обещаю. У меня руки не просто очень длинные. Понял?
Подарив «улыбку василиска» напоследок, Григорий вышел, дав возможность своим сыскарям отцепить и выволочь наружу полумёртвого от страха бандита.
* * *
Григорий знал куда отправился Василий с утра пораньше. Новости были слишком горячие, чтобы их откладывать до вечера. Поэтому отправился вслед за ним.
Брата застал в не менее, чем он сам, обескураженном состоянии. В лаборатории профессора Ивана Петровича Павлова.
После всех приветствий и традиционных расшаркиваний, уселись по креслам. Профессор производил впечатление очень живого человека, можно сказать даже импульсивного. Сейчас он, закинув ногу на ногу и сняв с носа пенсне, размахивал задумчиво им в воздухе, периодически поглядывая на братьев. Попросив минуту, чтобы объяснить брату, Василий быстро ввёл того в существо дела.
— Дело в том, брат, что на нашего уважаемого профессора… — уважительный кивок в сторону Павлова, — начался очень гнусный накат. На него и на его дело. И связано оно с…
— …Вивисекцией? — тут же вставил нетерпеливый Григорий.
Василий кивнул.
— Вы не поверите, господа, но именно об этой проблеме я думал, направляясь сюда.
— И каковы результаты размышлений? — с некоторой подколкой спросил Василий.
— Если это некая группа идиотов-мракобесов, — начал Григорий. При этом профессор шумно засопел, сдерживая смех. — …то у нас есть серьёзная проблема. Ведь и мы используем в своих исследованиях проверку токсичности и побочных действий препаратов на животных. И кто сподобился на этот «наезд»?
— Баронесса Вера Илларионовна Мейендорф. — ответил Василий.
— Но… — у Григория тут же полезли глаза на лоб. Он извинился перед Иваном Петровичем и тут же перешёл на санскрит. — Но ведь, как я помню, этот наезд должен случиться в нашей истории на год позже и завершиться… ещё через шесть лет!
— Я вижу, что и ты интересовался этим скандалом. — ответил также на санскрите Василий и также быстро как Григорий. Со стороны казалось, что два человека перешли на родной язык, чтобы очень быстро обсудить то, что на неродном будет медленно.
— Да вот пришлось. Раз мы уже тут. Но как это получилось? Неужели это действительно параллельная реальность? Или…
— Мне кажется, что тут виной мы. Мы сильно подхлестнули исторические процессы. И то, что должно было случиться лишь через год случилось сейчас. Но, так или иначе, ту стервочку надо бы остановить до того, как она доберётся до жонки царя. Твои мысли на этот счёт?
— Как остановить?
— Да.
— Да задвинем в наших газетах кучку издевательских статей представляющих ту дамочку в самом неприглядном виде. Со всем её обществом «защиты животных».
Григорий хищно улыбнулся при этих словах. Василий же тоже улыбнувшись обратился к Павлову.
— А вы какого мнения насчёт всей этой мути вокруг «вивисекции»?
Павлов ещё больше оживился и выдал наболевшее.
— В негодовании и с глубоким убеждением говорю я себе и позволяю сказать другим: нет, это — не высокое и благородное чувство жалости к страданиям всего живого и чувствующего; это — одно из плохо замаскированных проявлений вечной вражды и борьбы невежества против науки, тьмы против света.[22]
— Именно так и мы думаем! — тут же согласился Василий. — Эта кампания, если она дойдёт до высочайших лиц, может нам всем очень сильно повредить. В исследованиях. А нам в особенности, так как мы планируем ввод многих лекарств и скоро. Это может серьёзно отдалить сам факт введения, и тем самым породить множество смертей. Те, что могли бы быть предотвращены выпуском соответствующих лекарств.
— Хм! Господин Румата, меж тем улыбается? — заметил Павлов, — Он не находит ситуацию серьёзной?
— Нет, Иван Петрович! — ответил Григорий. — Я просто знаю как этому помешать.
— И как?
— Просто кидаем в наши газеты статьи, где показываем элементарное: Если последовать за требованиями баронессы, нам невозможно будет проверять и вообще искать новые лекарства. А это значит, что мы не сможем спасти тех людей, которых могли бы. А раз так, то вся вина за десятки и сотни тысяч смертей полностью ложится на того, кто нам эти исследования сорвал — на баронессу Мейендорф.
— Но… — тут же вскинулся учёный, — Это очень жестоко! И… я бы сказал…
— … Некрасиво? — «подсказал» Григорий. — но ведь говорится «правда, только правда, и ничего кроме правды»!
— Всё равно… Я полагаю, что стоило бы поберечь её чувства. Чисто из соблюдения приличий.
— Извините, Иван Петрович, — вступил в дискуссию Василий. — но учитывая то, что может случиться, а случится очень много совершенно напрасных смертей, поступать мягко из-за одной только слезинки баронессы, по-моему, аморально!
Сильно нахмурившись, не без внутренней борьбы, Павлов всё-таки согласился.
Он не знал, и, естественно, не мог знать, что в «изначальной истории», фонтан дерьма запущенный баронессой, достиг немыслимых размеров.
В 1901 году баронесса и её общество издали книгу «Жестокости современной науки», где среди информации, заимствованной из переводных изданий, помещено много указаний на работы русских физиологов и врачей и вскрыты факты жестокого обращения с животными в отечественных научных учреждениях. Выводы о жестокости сделаны на основании российской медицинской периодики и опубликованных диссертаций, но были и свидетельства очевидцев.
28 февраля 1903 г. В. И. Мейендорф прочла на эту тему доклад на приеме у Марии Федоровны, которая, выслушав его, собственноручно написала на полях: «Прошу обратить серьезное внимание».
В марте председательница Главного правления РОПЖ передала законопроект с сопроводительным письмом в Министерство народного просвещения и обратилась к министру Г. Э. Зенгеру с просьбой принять меры к искоренению жестоких приемов вивисекции в подведомственных ему учреждениях. Министерство в свою очередь предложило начальникам учебных округов передать этот вопрос на обсуждение медицинским факультетам университетов.
Пока университеты обсуждали законопроект и присылали свои отзывы, вопрос этот рассматривался и в Военно-медицинской академии. На заседании конференции ВМА 19 апреля 1903 г. был выслушан доклад баронессы Мейендорф и сформирована комиссия, в ее состав вошли профессора И. П. Павлов, Н. П. Кравков и П. М. Альбицкий. Свое заключение они дали 17 января 1904 г. Заключение содержало два основных вывода, первый давал оценку всем предложенным требованиям относительно изменения процедуры проведения опытов и состоял в утверждении, что автор доклада совершенно не знаком с тем предметом, о котором судит. Второй вывод касался последнего положения законопроекта, затронувшего святое святых научного сообщества — свободу исследований и научной деятельности. Комиссия категорически заявила, что контроль членов РОПЖ не только унизителен для науки, но и опасен для человеческого блага.
