Вообще-то подобные утверждения часто слышишь на переговорах. Даже представители самых бедных стран заявляют что-то в этом роде, желая произвести благоприятное впечатление или заключить союз. Однако золото в Нубии добывали еще в седой древности.
— В таком случае большое спасибо, — промолвила я, а про себя отметила: браслет, спору нет, хорош, но рассчитан на руку куда толще моей. — Не подумай, что я опять намекаю на подарки, но мне показалось, что у вас в достатке и серебро. Я обратила внимание на серебряную посуду — у нас в Египте это редкость. А между тем ему, как лунному свету, присуща собственная красота, неяркая, но изысканная.
— Я всегда считала, что Исида любит серебро, — сказала Аманишакето. — Она и этот лунный металл сродни друг другу. Я видела Филы в лунном свете. Если богиня является туда, то именно в лунном свете.
— Филы? — Я заставила себя улыбнуться. — Да, серебристый — это цвет Исиды. Вот и твой наряд, я вижу, подернут серебряной нитью. А покрой его не походит ни на греческий, ни на египетский.
Я надеялась, что она расскажет о бахроме и медальонах, но кандаке промолчала.
— А еще мое внимание привлекли одежды дворцовой челяди. Ты прислала мне служанку в таком наряде, какие я видела на рельефах времен Рамзеса.
— Рамзес некогда правил Нубией. Мы сохранили от его времен то, что сочли нужным.
— Наследие прошлого живет у вас и после того, как его забыли на родине.
— Так часто бывает, — сказала она. — Боги многое разрушают, но сохраняют память о былом в неожиданных местах.
Тут она поерзала на каменном сиденье и заявила:
— Мне пора поесть. Я должна заботиться о своем весе.
— Извини… не уверена, что поняла тебя правильно…
В быстро сгустившейся тьме я едва различала ее лицо. Дул ветерок, заставлявший трепетать пламя факелов и колыхавший кисти на подоле ее одеяния.
— Я хочу сказать, что должна основательно питаться, чтобы поддерживать вес. Стоит мне стать такой стройной, как ты, и меня немедленно сбросят с трона. Тело властительницы должно быть очень тяжелым, дабы, — она сняла сандалию и помахала ею передо мной, — попирать врагов.
Даже в тусклом свете факелов я успела разглядеть на подошве стилизованные изображения тех самых врагов, кого тяжеловесная кандаке попирала во славу своей страны с каждым шагом. Бедные враги.
— А кому внушит трепет такая хрупкая женщина, как ты? У нас в Мероэ — никому, могу тебя заверить!
Лица ее было не разглядеть, и я не могла понять, шутит она или говорит серьезно.
— А мужчины тоже должны быть большими? Как насчет твоего сына? Или твоего покойного мужа?
— Нет, конечно, нет! Мужчины должны быть высокими, мускулистыми, способными преследовать врагов в пустыне. Но женщины обязаны выглядеть как слоны — огромные и несокрушимые.
Слоны. Мне вдруг вспомнился Юба и слоны, которых он направил против Цезаря.
Нет-нет, я не буду думать о Цезаре сейчас. Цезарь сам разберется со слонами, как разбирался со всем остальным — с Помпеем, Птолемеем, Потином, Фарнаком. Юбу со Сципионом постигнет та же участь, и слоны им не помогут.
— Это нелегко, но ради сана кандаке я готова на любые жертвы, — простодушно призналась моя собеседница. — Сначала мне еда в горло не лезла, но со временем я полюбила эти жирные страусовые пирожки, верблюжье молоко с медовым осадком, земляные орехи в меду и сливочном масле, курдючное сало… О, это была трудная битва, но я одолела свое отвращение. Сейчас, скажу тебе честно, мне ничего не стоит умять целое блюдо жареных колбасок из павлина, плавающих в оливковом масле под слоем расплавленного тертого сыра. Хмм!
Она хлопнула в ладоши, и из окружающей темноты появились ее носилки.
— Мне пора вернуться во дворец и вкусить вечернюю трапезу. Завтра мы встретимся в тронном зале, и я прикажу доставить туда самозванца. Там ты вынесешь вердикт. — С помощью двоих носильщиков кандаке сошла с каменного трона. — Надеюсь, твои покои тебя устраивают? Тебя поджидает присланная мной служанка.
— В этом нет необходимости, — заявила я. — Со мной прибыла моя служанка, кстати, нубийского происхождения.
— Нет, я настаиваю, чтобы ты позволила моей рабыне прислуживать тебе.
— У меня вообще не в обычае иметь дело с рабами. Мне служат только свободные люди.
— Эта рабыня не похожа ни на одну из тех служанок, что были у тебя раньше. Тихая, работящая, веселая, преданная. И зеленая.
— Зеленая? — Я решила, что это шутка.
— Да, зеленая. Ее зовут Касу, и она африканская зеленая обезьянка. Единственный недостаток этой дивной особы в том, что она имеет обыкновение воровать, но зато ее можно послать сорвать плод с дерева или достать что-то с другого высокого места.
— Обезьянка! Ты и на самом деле используешь обезьян в качестве служанок?
— Да, — ответила она, величественно (но с трудом) спускаясь по ступенькам. — В свое время через Мероэ в Рим отправлял животных царь Пунта. Среди них было семейство обезьян, до того мне приглянувшееся, что я оставила их себе. Похоже, у меня тоже есть склонность к воровству. Какова хозяйка, такова и служанка.
Она изящно приподняла ногу, чтобы ступить на носилки.
— Теперь они размножились и живут по всему дворцу. Ручные зверюшки. В общем, проведи ночь в обществе Касу, это любопытно.
Она махнула рукой и отбыла в ночь на плечах носильщиков.
Тут же из сумрака материализовались и мои носилки, но я отослала их, чтобы немного пройтись пешком. Голова у меня шла кругом, ибо Аманишакето не была ни обычным монархом, ни обычной женщиной. Или ей не удавалось быть и тем и другим одновременно.
По возвращении у меня было время оценить роскошь отведенных мне покоев. Я решила, что слова кандаке об избытке золота — это истина, а не похвальба. Ирас тем временем пыталась прочесть надпись — не начертанную, а каким-то образом вделанную в стену. Через некоторое время она разочарованно покачала головой:
— Знаки вроде бы знакомы, но смысла я не улавливаю.
— Ну а как насчет разговоров? Устная речь тебе понятна?
— Нет. Чтобы объясниться, мне приходилось просить их говорить на диалекте Нижней Нубии. Конечно, между нашим и здешним языками есть сходство, но ты, наверное, помнишь, что моя семья родом с самой границы Египта и тесно связана с египетским жречеством. Вот почему я служила в храме Гермонтиса. Наш край подвергся сильному египетскому влиянию, сказавшемуся и на языке, и на вере. А тут — взять хотя бы львиноголового бога Апедемака. Дома я о таком даже не слышала.
— У меня состоялась… необычная беседа с кандаке, — промолвила я, устало опустившись на кровать и подняв руку с массивным браслетом. — Она раздаривает золото с легкостью, как детишки — полевые цветы. И кажется, относится к мужчинам без всякого уважения.
