Вот вроде бы только что Юра накинул на них большое одеяло и, повернувшись лицом, придвинулся ближе. А вот уже последнее, что запомнилось: Володя уверенно притянул его к себе и, уткнувшись носом в сгиб шеи, спокойно задышал, растворяясь в любимом запахе.
Он редко когда так хорошо спал — спокойно и глубоко. Ему, кажется, даже снилось что-то хорошее.
Ещё не до конца проснувшись, Володя понял, что находится в чужой кровати: матрас слишком мягкий, а одеяло — лёгкое. Ему казалось, будто он, укутанный в пуховое облако, покачивается на тёплых волнах. Он не спешил открывать глаза. Чувствовал тепло рядом, знал, что оно исходит от Юры, и хотел растянуть этот момент.
Из-за темноты в комнате решил, что ещё очень рано — может, часов шесть утра. Володя надеялся перевернуться на бок, прижаться к Юриной спине и полежать так ещё немного, буквально полчасика. Но, приоткрыв глаза, он тут же утонул во взгляде карих глаз.
Юра, подперев щёку кулаком, смотрел до того ласково, что Володя даже растерялся.
— Доброе утро? — прошептал он осиплым от сна голосом.
Но Юра этого будто не заметил. Поднёс руку к его лицу, легко дотронулся до щеки костяшками пальцев.
— Привет, — он улыбнулся, продолжая невесомо касаться его лица и изучающе и нежно смотреть.
— Со мной что-то не так? — шутливо спросил Володя. — Ты так смотришь…
Юра хохотнул:
— Нет, всё хорошо. Любуюсь. Ты забавный, когда спишь. А что? Не любишь такое? Нельзя?
Но на эти легкомысленные вопросы Володя ответил абсолютно серьёзно:
— Конечно можно. Тебе вообще всё можно, Юр.
— Ну раз можно… — Голос прозвучал лукаво, но Юра лишь продолжил водить кончиками пальцев по Володиному лицу: пригладил брови, дотронулся до крыльев носа, скользнул по скулам и щекам, очертил линию подбородка.
Володя замер, даже дышать перестал — столько интимности было в этом движении. Он плавился под его прикосновениями — казалось, Юра не просто гладит его лицо, а рисует на нём ноты неизвестной немой мелодии.
Вот он нажал на нижнюю губу, чуть оттянул вниз. Володя не выдержал — поймал Юрины пальцы, поцеловал запястье, прижал его ладонь к лицу.
— Я так люблю твои руки, — прошептал на выдохе.
Юра погладил его по скуле, покачал головой.
— Знаешь, я уже полчаса лежу и смотрю на тебя. Как только проснулся, первая мысль была, что ещё сплю — ведь ты рядом. А потом вспомнил. И всё равно как-то не верится.
— Поэтому трогаешь меня. — Володя улыбнулся. — Проверяешь, настоящий я или нет?
— Да, вроде того.
— И как успехи?
Юра негромко рассмеялся.
— Ну, неплохие. Ты тёплый, относительно мягкий, под рукой у меня не таешь и не рассыпаешься… — В этот момент улыбка сошла с его лица. — Хотя кажется, что вот-вот так и произойдёт. Я вроде бы в своём уме, но ты… будто ожившее прошлое. А вдруг на самом деле я давно уже рехнулся и придумал тебя?
Володя повернулся на бок и притянул к себе Юру. Обнял, ткнулся губами в висок и прошептал:
— И какую же чушь ты несёшь…
А про себя мысленно добавил: «Если из нас двоих кто-то и сбрендил, то это точно не ты».
— Давай вставать уже, — через пару минут предложил Юра. — Уже почти девять.
— Ого. — Володя отстранился и стал шарить взглядом по спальне — искал часы. — Я думал, ещё рань.
— Не-а, уже… позднь. — Вылезая из-под одеяла, Юра весело пробурчал: — Приехал тут, видите ли, весь режим мне сбил.
Володя рассмеялся.
— Ладно тебе, сегодня же Новый год. Сегодня можно.
Завтракали бутербродами. Володя, правда, настаивал на овсянке, но Юра пресёк эту идею на корню.
— Вот ещё — в праздник овсянкой завтракать, когда дома куча вкусной еды! — заявил он, вытаскивая из холодильника масло, паштет, сыр и колбасу.
— В том-то и дело, что это не еда, а чёрт-те что, — ворчал Володя, критически разглядывая растущую на столе кучку пачек и банок. — Эй, оставь колбасу на оливье!
— Володя, её на роту солдат хватит, не обеднеет твой оливье!
— И почему это он мой? — шутливо возмутился тот. — Это ты его захотел!
Но сердиться на Юру, даже в шутку, было невозможно. В итоге Володя сам нарезал бутерброды. Но всё же не удержался и сунул в каждый по несколько колечек огурца — пусть хотя бы пахнут здоровой едой.
Утро растянулось почти до обеда. Володя допивал вторую чашку кофе, сидя на диване. Юра не спешил уходить в кабинет заниматься, полулежал рядом, положив голову на Володино плечо. Тихо бубнил телевизор — Юра нашёл несколько дисков со старыми советскими фильмами, включил «Иван Васильевич меняет профессию». За окном кружился снег — почти новогодняя сказка, не хватало только ёлки и гирлянд.
— Кстати, — вспомнив об огоньках, сказал Володя, — я заметил, что соседние дома украшены по-праздничному, а ты не украшаешь?
Юра пожал плечами, так и не поднимая головы.
— Нет, уже давно ничего не украшаю. Это всё традиции католического Рождества. Правда, — Юра хохотнул, — иногда перед соседями неловко. Здесь принято украшать в адвент всё, что только возможно, а мой дом — тёмное пятно нашей улицы.
— А что такое «адвент»? — переспросил Володя.
— Время подготовки к Рождеству. Весь декабрь, в общем. Кажется, исторически это время поста. — Юра почесал затылок. — В общем, как ты понял, я и Рождество — вещи несовместимые.
Володя нахмурился.
— Но почему?
— Во-первых, я же не католик. А во-вторых, это семейный праздник. Получается, ко мне это не относится.
Пусть прозвучало равнодушно, но Володя уловил грусть в его словах и смутился.
— Я даже и не подумал. Прости.
— Да брось извиняться, что тут такого. Раньше, когда жил с Йонасом, наряжали и дом, и ёлку, а сейчас, честно говоря, просто лень. И ничего грустного в этом нет. Неужели ты каждый Новый год с украшениями возишься?
— У меня в саду растёт ёлка, на неё вешаю гирлянду — и всё. Но, вообще-то, я всегда
