из его рук кукурузу и вешая её на пластмассовую ветку.
Володя поднял на него заинтересованный взгляд.
— Я думал, это что-то языческое.
Юра пожал плечами.
— Ну, может быть, я точно не помню. Но забавляет сам факт, что это сейчас мы ёлку украшаем кукурузой, а раньше её украшали всякими внутренностями животных… И, наверное, людей.
— Мда… — задумчиво протянул Володя. — Хорошо, что мы живём не во времена кельтов.
— К слову о символизме! — Юра вынул из газеты небольшую стеклянную красную звезду. — Ты посмотри!
Володя вздохнул:
— Вот сразу в голове гимн СССР заиграл.
— Да уж. Во всём мире звезда на ели всегда означала Вифлеемскую звезду, и только в Советском Союзе она означала коммунизм! — И Юра, кривляясь, поставил звезду себе на голову.
Володя засмеялся.
— Тебе идёт красный.
Повисло секундное молчание. Володя посмотрел Юре в глаза — тот улыбался.
— Ты тоже подумал о галстуке?
— Ага.
— До сих пор, кстати, не умею их завязывать.
В итоге ёлка осталась без звезды — она оказалась слишком тяжёлой и падала с верхушки. Но чего добру пропадать — Юра поставил её на телевизор. С гирляндой они сглупили — нужно было сперва обмотать ею ёлку, а уже потом вешать игрушки. И теперь Володя четверть часа мучился, чтобы аккуратно пропустить провода между ветками, ничего не зацепив и не обрушив саму ёлку на пол с низкого кофейного столика. В итоге один серебристый шар всё же сорвался и упал на пол.
— Блин! — воскликнул Володя, обеспокоенно глядя на россыпь осколков под ногами.
Он принялся собирать их, но Юра тут же приказал:
— Не трогай, сейчас принесу веник!
Володя поднял на него взгляд, виновато сказал:
— Ага, и ещё пластырь принеси, — и показал палец с тонким, сочащимся кровью порезом.
Юра закатил глаза и ушёл в спальню. Через пару минут вернулся с целой аптечкой.
— Давай сюда, — приказал, доставая ватный диск и перекись водорода.
— Юр, да тут царапина, просто пластырем заклеить…
— Ага, конечно. Знаешь, я когда-то вот так же точно порезался игрушкой, кровь почти не шла. Но через пару дней у меня загноилась вся фаланга пальца, а ещё через неделю слез ноготь. Так что давай сюда.
Обойдя осколки на полу, Володя сел в кресло и послушно протянул Юре руку. И, в принципе, он был бы согласен разбить ещё штук десять игрушек и ещё столько же раз порезаться, если бы Юра вот так заботливо протирал и заклеивал ему раны.
Потом они всё же убрали остатки разбитого шара, прикрепили наконец злосчастную гирлянду и протянули удлинитель к окну, рядом с которым стояла ёлка. Потом ещё искали переходник, чтобы подключить советскую гирлянду к европейской розетке, и Юра, приглушив свет, сказал:
— Ну наконец-то! Раз, два, три — ёлочка гори! — и включил гирлянду.
По погружённой в полумрак комнате тут же разлился тёплый золотисто-оранжевый свет. Огоньки подрагивали, отражались в стеклянных игрушках, за окном кружился снег, и комната вмиг преобразилась.
— Эх… — вздохнул Юра. — Это стоило того, чтобы перелопатить всю подсобку. — Он упёр руки в бока и задумчиво хмыкнул: — Знаешь, чего не хватает?
— А?
Он подошёл к телевизору, покопался в стопке лежащих рядом с ним дисков.
— Вот!
Володя посмотрел на обложку и протяжно вздохнул:
— «Каждый Новый год…»
— «…тридцать первого числа… — подхватил Юра, — …мы с друзьями ходим в баню…»
Володя помотал головой, закатывая глаза:
— Нет! Каждый Новой год этот дурацкий фильм крутят по всем каналам. Даже не включая телевизор, всё равно где-то на него наткнёшься, это же невозможно…
— Сто лет его не видел! Это у вас крутят, а у нас нет. Давай посмотрим!
— Как же он достал!
— Решено!
Ну а разве мог он отказать? Это Володя привык ко всем этим традициям постсоветского Нового года, в том числе и к «Иронии судьбы» как к бессмертной классике. Но для Юры это кино было чем-то совершенно необычным, родом из далёкого прошлого.
— Как странно, — сказал Володя, садясь на диван рядом с Юрой. На экране телевизора уже вылезли вступительные титры. — Сидим в Германии, а Новый год у нас аутентично совковый.
— Ну а что в этом плохого? В СССР ведь было и хорошее. — Юра вдруг посмотрел на Володю, улыбнулся и сжал его руку, лежащую на диване. — Мы с тобой там были, например.
Володя хотел сказать, что и сейчас они есть, здесь, вместе, но почему-то промолчал. Только переплёл их пальцы и кивнул.
Оказалось, что сюжет фильма Володя знал не так уж и хорошо, как думал. Он не смог вспомнить, когда в последний раз смотрел обе серии целиком — может быть, лет десять назад? Всегда переключал, случайно натыкаясь, или, попадая на него в гостях, никогда не обращал внимания. Даже в голову не приходило сесть и посмотреть от начала до конца.
Юру затянуло не на шутку — он искренне смеялся, что-то постоянно комментировал и даже мычал в такт песням. Было невозможно не проникнуться его настроением, и Володя тоже увлёкся фильмом.
Приглушённый свет, перелив ёлочных огней, запах мандаринов, которые они жевали вместо обеда, Юра рядом. Он уже отпустил Володину руку, но в течение этих нескольких часов постоянно то брал её снова, то укладывал голову Володе на плечо, то трогал колени. А Володя и не помнил, когда в последний раз ему было настолько спокойно. Когда его не волновало, что происходит во внешнем мире. Когда всё, что ему было нужно, что доставляло радость и дарило уют, находилось рядом.
Он опомнился, лишь когда заиграла финальная песня, а на экране пошли титры. За окном давно стемнело, а стрелка часов ползла к семи вечера.
— Вот блин, оливье же! — опомнился Володя, вскакивая с дивана.
— Володь, да не убежит он никуда!
Готовить на небольшой Юриной кухне оказалось непривычно и неудобно. Володя то и дело задевал локтями и бёдрами угол стола, а один раз чуть не
