или с родителями, или с друзьями отмечал, так что заниматься украшательством смысла не было.
— Ну вот. Ради одного Рождества я ленюсь, а на Новый год обычно тоже к друзьям ухожу. И в этом году звали, но я отказался… — Он немного повертелся, устраиваясь поудобнее, зевнул.
Такими темпами немудрено было и уснуть: Юра под боком, слишком уютно и хорошо.
— И почему отказался? — негромко спросил Володя.
— Я уже знал, что ты приедешь. Хотел отметить с тобой.
— Итак, в этот раз ты дома и не один, а значит… — протянул Володя и покосился на сонного Юру. — Отставить сонливость! — скомандовал он и потрепал Юру по волосам. — Ну-ка вставай!
Юра возмущённо замычал:
— Зачем? Я так хорошо лежу…
— В следующем году отоспишься!
Растрёпанный и недовольный, Юра медленно, будто отклеиваясь от его плеча, сел и хмуро уставился на Володю:
— Ну что?
— Будем наряжать дом! Доставай всё, что у тебя есть: мишуру, дождик… что там ещё?
Юра задумался и неуверенно пробормотал:
— Но у меня нет украшений.
— Как это нет? Ты же говорил, что наряжал дом с Йонасом.
Юра смущённо улыбнулся и протянул:
— Ну, понимаешь… Когда мы расстались, я психанул и выкинул все его вещи.
— Ясно, — хмыкнул Володя.
— Хотя, — вспомнил Юра, — у меня где-то была гирлянда, но вроде она перегорела… А может, и нет…
— Ёлки нет, гирлянды нет… — Володя вздохнул. — Хоть снежинки из бумаги вырезай.
— Ёлка! — вдруг воскликнул Юра и даже как-то оживился.
— Что, ёлка? — не понял Володя. — Я думал, что тридцать первого купить ёлку у вас невозможно.
— Купить-то да… — Юра вскочил с дивана и устремился в коридор, странно улыбаясь и что-то бормоча себе под нос.
Когда Володя вышел следом, тот уже открыл невысокую дверцу под лестницей — за ней скрывалась небольшая кладовка. Стоило лишь мельком взглянуть на неё, чтобы понять — на поиск чего-то нужного в ней уйдёт как минимум вечность.
— Володь, притащи табурет с кухни! — скомандовал Юра. Согнувшись, он переступил порог кладовки и, оказавшись внутри, выпрямился.
Следующие пятнадцать минут он матерился на русском, потом ругался на немецком, потом чихал от пыли. Что-то гремело и падало, на пол валились отвёртки, какие-то коробки, пустые фоторамки, скотч, книги, кассеты… пылесос.
Ещё через десять минут наконец раздалось победное «Нашёл!», и Юра чуть не грохнулся с пошатнувшегося табурета. Володя успел придержать его за бёдра, а потом забрал у него большую увесистую картонную коробку. В ней что-то шуршало и позвякивало, а на боку аккуратным почерком обычной синей ручкой было выведено: «Новый год».
— Значит, украшения у тебя всё-таки есть? — уточнил Володя.
Юра как-то странно ухмыльнулся:
— Сейчас увидишь. Будет уродливо, но прикольно.
Они отнесли коробку в гостиную. Юра открыл её, и первым, что вытащил оттуда, было нечто зелёное, пластмассовое и смутно знакомое. Что этим «нечто» оказалась старая искусственная ёлка, Володя понял только тогда, когда Юра достал нижний ярус — колесо со спицами-ветками.
— Боже мой, какой раритет! — воскликнул Володя.
Юра засмеялся.
— В детстве я просто ненавидел эту ёлку, серьёзно! Она такая кривенькая, лысенькая и страшненькая.
— У нас тоже такая была. — Володя улыбнулся. — По-моему, она у всех в Совке была. Но, блин, откуда она у тебя?
Он взял в руки деревянную крестообразную подставку, засунул в неё палку, присоединил к ней ещё одну, поставил на пол. Затем опустился на колени и стал нанизывать ярусы. Юра сел напротив, принялся помогать.
— Оттуда и есть! — ответил он. — От родителей осталась.
— Слушай, всё равно не пойму. Неужели вы везли её из Харькова, когда переезжали сюда?
Володе было сложно представить, что при переезде в другую страну люди стали бы брать с собой вообще всё, даже ёлку.
— Не знаю, что тебя удивляет, — весело ответил Юра. — Вообще-то, моя мама хоть и наполовину, но всё же была еврейкой.
Володя посмотрел на него и закатил глаза.
— Что? — рассмеялся Юра.
Он закончил с последним ярусом ёлки, отошёл на пару шагов, склонил голову, разглядывая, что у них получилось.
Зрелище было и правда уродливое: скособоченная коричневая деревянная палка, а на ней плоские блины пластмассовых колючих веток.
Но ностальгию вызывало.
— Как сейчас помню, — сказал Юра, — как мать ругалась с отцом из-за этой ёлки. Ну нереально ведь троим людям утащить всё нажитое за жизнь. Отец говорил, чтобы бросила чёртову ёлку, мол, наследие тем, кто въедет в квартиру после нас. И, вообще-то, она сперва согласилась, отдала коробку — не новым жильцам, а подруге. Мы думали, надо же, подарила! Ага. Договорилась с подругой, чтобы та выслала коробку почтой.
— Слушай, ну, вообще-то, бережливость — очень хорошая черта характера, — заметил Володя.
Юра рассмеялся.
— Не спорю. Жаль, что этим я в маму не пошёл.
Володя принялся смотреть, что ещё хранилось в коробке. Выудил гирлянду, аккуратно намотанную на свёрнутую газету.
— Ого! Юра, да это же настоящее сокровище!
У Володи была такая же в детстве. Белые свечки на зелёных подложках крепились на ветки прищепками, чтобы не висеть, а стоять как настоящие свечи. Но самым очаровательным в них были лампочки — оранжевые, как живой огонь, в темноте они мерцали тёплым светом. Не то что современные четырёхцветные гирлянды, которые ужасно раздражали Володю, когда он забывал их выключить ночью.
— Да, это тоже раритет. Ты смотри, там ещё куча советских игрушек лежит!
Володя снова заглянул в коробку. Под слоем газет обнаружились аккуратно сложенные игрушки — каждая завёрнута в бумагу. Юра присоединился к Володе, стал разворачивать их, извлекая на свет шарики, сосульки, грибочки, шишки, миниатюрных снеговиков и прочее-прочее…
— О, вот так наследие Хрущёва! — воскликнул Володя спустя несколько минут, достав из коробки стеклянную кукурузу. — Как будто в детство вернулся, ну серьёзно!
— А ты вообще знаешь, что наряжать ёлку — это обряд, который к нам пришёл то ли от древних кельтов, то ли от викингов? — спросил Юра, забирая
