и думал. И я подозреваю, Василь, что, если проанализировать жидкость, которую автохтоны залили в эти тыквы, ее состав будет отличаться от того, что сера Офелия могла видеть в аккумуляторах. Я уже не раз пытался донести до тебя эту мысль: эти существа непохожи на другие известные мне культуры.
– Но они же инопланетяне! – сказал Ликизи. – Конечно, непохожи.
– Прошу прощения. – Ори отвернулся от Ликизи и подошел к Кире. – Есть идеи, что там внутри?
– Это растение… Я понятия не имею, что это такое и где они его собрали… – Кира показала ему горсть листьев и несколько оранжевых шариков размером поменьше сливы. – Я не знаю, как они готовят из этого жидкость…
– Какая разница? – перебил ее Ликизи. – Важно то, что это инопланетяне, и когда они познакомились со старухой, электричества у них не было, а теперь есть. Это ее вина…
Он навис над Офелией, и она невольно попятилась; возможно, он не собирался ее бить, но ей знаком был этот тон, это отношение. Но тут длинные цепкие пальцы сомкнулись на его плечах. Ликизи держали двое существ – без нажима, но не давая вырваться. Остальные люди застыли, глядя на них, а потом их глаза обратились к Офелии.
– Лазурный поет за большинство хранителей гнезд в охотничьих племенах, – объяснила Офелия, не обращая внимания на попытки Ликизи освободиться и на выражения лиц остальных. Она надеялась, что подобрала правильные слова, которые помогут объяснить им вещи, так тщательно растолкованные Лазурным. – Певчие не «лицедеи». – Она бросила выразительный взгляд на Ори. – Певчие служат посредниками между хранителями гнезд, когда те договариваются о месте гнездовья и границах охотничьих угодий; мы бы назвали их дипломатами. Хранители гнезд принимают решения, которым неукоснительно подчиняется Народ.
– Как… правители? – уточнил Ори. К его чести, узнав, что его предположение оказалось ошибочным, он скорее оживился, чем раздосадовался.
– Нет… Не совсем. Они отвечают за молодняк – с самого рождения и до тех пор, пока детеныши не начнут кочевать вместе с Народом. Именно хранители решают, что важно, а что нет, чему учить новое поколение, какие договоренности следует соблюдать.
– Не понимаю, как это работает. – Кира нахмурилась. – Если они не кочуют со всеми, а остаются в гнездах с детенышами, откуда им знать, какие решения принимают остальные?
Офелия понятия не имела, откуда они знают и знают ли вообще, поэтому продолжила, словно не услышав Киру:
– Лазурный пришел сюда, когда первые существа доложили ему, что я того же вида, что и животные, которых они убили, но в то же время отличаюсь от них. Потому что я старая и у меня были дети и потому что я осталась, когда мой народ покинул колонию, они воспринимают меня как хранителя гнезда для людей. Для моих людей.
– В этом есть смысл, – признал Ори. – По крайней мере, в их терминологии… Они должны были как-то вписать вас в свою картину мира.
– А теперь я стала хранителем и для них тоже.
– Что? Как?
– Я была рядом, когда родились эти малыши; они признали меня тц-коу-кёррр…
На этих словах детеныши повернули головы к Офелии и запищали; те, что сидели на полу, подбежали к ней и прильнули к ее ногам. Она медленно присела, чувствуя, как хрустят колени, и они ухватились за ее ладони. По запястьям уже привычно скользнули шершавые языки.
– Импринтинг… хемотаксис… – негромко пробормотала Кира. – Они запечатлелись на нее.
– Поэтому мне нельзя улетать, – сказала Офелия. – Я их единственная тц-коу-кёррр. Обычно их несколько, но для этих малышей время уже упущено, и новую они не признают…
– Но ведь остальные существа могли… – начала Кира.
Офелия покачала головой:
– Нет. Хранителями гнезд могут стать только матери, которые уже вышли из детородного возраста. Я оказалась единственной подходящей кандидатурой, вот они и попросили меня… И я согласилась. Кто бы отказался заботиться о таком чуде?
Она улыбнулась на большеглазых детенышей, которые смотрели на нее с безграничным доверием, жадно впитывая каждое ее слово, как когда-то ее собственные дети. С этими малышами она справится лучше, обещала Офелия себе – и им.
Она глянула на Ликизи – тот стоял весь пунцовый, блестящий от пота; он прекратил бороться, но всем своим видом демонстрировал отвращение и злость.
– Простите за эту неловкую ситуацию, сер Ликизи, но поймите: я должна была рассказать вам об этом, должна была вас убедить. Я не могу покинуть малышей, даже если бы хотела, а я не хочу. Они нуждаются во мне; я единственная, кто может быть для них тц-коу-кёррр.
– Они чудовища, – хрипло сказал он. – А вы слишком много на себя берете. Вы просто назойливая темная старуха.
Держащие его существа раздули пульсирующие горловые мешки. Ликизи побелел, на лбу у него выступил свежий пот.
– Они уважают хранителей гнезд и доверяют им, сер Ликизи, – сказала Офелия. – И не любят, когда с ними говорят непочтительно.
– Но…
– Да помолчи ты уже! – перебил его Ори. – Только все портишь. – Он сел на пол, среди спутанных проводов и маленьких лампочек, и поднял глаза на Офелию. – Пожалуйста, продолжайте.
Ликизи промолчал; Офелия чувствовала, что распределение сил внутри команды сместилось, и понадеялась, что так будет и впредь. Устав сидеть на корточках, она опустилась на пол, и малыши мигом забрались на нее.
– Они сказали – Лазурный мне объяснил, – что меня признают хранителем гнезда как для них, так и для людей. Это значит, что только я могу заключать договоренности. Но я должна остаться здесь.
– Звучит разумно, – сказал Ори. На Ликизи он даже не смотрел. – Мы будем объяснять вам, а вы – им…
Он все еще не понимал. Оставалось лишь надеяться, что он сохранит свой спокойный настрой, когда поймет.
– Простите, сер, но все наоборот. Они будут объяснять мне, а я – вам.
– Да, конечно… Но я имел в виду условия договора.
– Они тоже.
Ори долго глядел на нее, осмысляя сказанное.
– Их условия?
– Да, сер. – Она очень надеялась, что ее слова не воспримут как угрозу.
– Вот как… – Ори оглянулся на своих спутников; все трое продолжали стоять, Ликизи все еще удерживали двое существ. – Думаю, нам нужно это обсудить между собой. При всем уважении, сера Фалфурриас, без вас. Вы лицо слишком… заинтересованное, чтобы смотреть на вещи объективно.
– Нннетц, – произнес Лазурный, прежде хранивший молчание.
– Что за глупости! – фыркнула Кира и направилась к двери.
Никто не стал ее останавливать. Она подергала ручку, но дверь не открылась.
– Она заперта, – зачем-то уточнила Офелия. При виде лица Киры в ней шевельнулось злорадство. Возможно, это чувство испытывали женщины, которых она считала дурными? Ей случалось видеть на их лицах эмоции, похожие на те,
