Третья форма — борьба с теми, кто ведет неправильную жизнь.
И, наконец, четвертая — за то, чтобы человек боролся с природой — за природу…
Те бонзы, которые попали под влияние американцев, неверно толкуют Будду. Они зовут верующих к тому, чтобы стремиться совершенствовать самого себя лишь путем молитвы. Говоря, например, о добре и о любви, они не различают, кому делать добро и кого любить. Просто любить нельзя. Человек всегда любит или не любит целенаправленно…
Они проповедуют терпение. Просто терпение. Это неверно. Я считаю безнравственной абстрактную проповедь: «Не делай зла». В чем сконцентрировано зло? В чем и в ком? Ответ очевиден! «В тех, кто бомбит пагоды». Следовательно, сначала нужно звать верующих к тому, чтобы избавиться от зла. От тех причин, которые его порождают. И уже после делать добро.
…Когда поздно ночью мы уходили от бонз к машине, спустившись по дьявольским лестницам, — фонарики нельзя было включать из-за бомбежки, — мы пробирались по тропе вдоль каких-то непонятных для меня мерцающих точек. Опустившись на колени возле одной из этих точек, я увидел, что это прогоревшие угольки.
Кто-то из монахов, перед тем как мы собрались уходить, взял ведро с угольками и, пробежав весь путь от пещеры до машины, оставленной нами в укрытии, разбросал эти красно-черные угольки.
Мы шли, как в сказке, по волшебной черно-красной тропе, шли, как по сказочной стране, в сказочной тишине, которая каждую минуту могла смениться реальным грохотом и смертью.
Когда поехали дальше, Сисук сказал, что американцы сбрасывают на скалы многотонные бомбы. Получается микроземлетрясение, в скалах людей засыпает камнями, люди оказываются заживо похороненными…
Сегодня все окружающие радостны. Сисана весь светится. Пришло сообщение о победе войска Патет Лао под Намбаком. Весть эта передается из пещеры в пещеру. Лаосцы распевают новую песню: ее сегодня ночью сочинил Сисана и сразу же положил на музыку. Я прошу его прокомментировать это событие.
— Намбак — очень важный, плодородный район, — говорил Сисана, — в шестидесяти километрах от королевской столицы Луанг-Прабанга. Он всегда находился под контролем Нео Лао Хак Сат и нейтралистов. В 1966 году был захвачен парашютистами правых, и вот четырнадцатого января наши войска одержали победу. Там находилось двенадцать батальонов правых, несколько «групп-мобиль» — специальных мобильных групп, там были и третий и четвертый батальоны, и девяносто девятый батальон парашютистов. Вся эта группировка войск правых разгромлена.
Говорим мы с Сисаной в его пещере — это и квартира, и резиденция радио. Пришли два корреспондента, прибывшие из Вьетнама. Началась импровизированная пресс-конференция. Вопросы сыпались один за другим. Сисана был весел и остроумен, отвечал быстро и четко.
Я бывал на многих пресс-конференциях — и в Кабуле, и в Берлине, и в Хельсинки, и в Багдаде, и в Пекине, — но такой пресс-конференции я не видел ни разу. Член парламента, член ЦК, руководитель Информационного агентства Лаоса, поэт, которого здесь знают все, порой отвлекался, чтобы взять на одну руку дочку, а на вторую руку посадить сына. Жена у него, прозрачная, худенькая женщина, лежит на нарах и оттуда, из темноты, зачарованно смотрит на мужа. Глаза у нее огромные, антрацитно мерцают в полутьме.
Мы со Свиридовым, зная, что она месяц назад родила ребенка, принесли в подарок то, что у нас было с собой прихвачено, — малиновое варенье на случай простуды и виноградный сок. Я видел, с каким наслаждением уплетали ребятишки пещер варенье, запивали соком и распевали песни отца.
Когда пресс-конференция, сопровождавшаяся песнями детишек, кончилась, Сисан сказал мне:
— Завтра вас примет принц Суфанувонг.
Мы отошли к выходу из пещеры, присели на доску. Сисана стал рассказывать мне историю побега из тюрьмы принца и остальных членов ЦК Нео Лао Хак Сат.
История этого побега из тюрьмы могла бы стать сюжетом для захватывающего фильма. Я записал эту историю. Вот она:
«Сисан Сисану правые арестовали первым. Его бросили в тюрьму, и он сидел в камере без права прогулок. Он не знал, успели остальные уйти или нет. Как-то один из его стражников сказал:
— Жаль, больше я не почитаю вашу газету. Хорошая была газета.
Сисана начал приглядываться к своему стражнику и однажды ночью уговорил его разрешить прогулку.
Проходя по тюремному коридору, Сисана заглядывал в глазки камер и в одной из них обнаружил принца Суфанувонга, секретаря ЦК Нухака, членов ЦК Камадана и Буфу.
Все было ясно: правые обезглавили патриотическое движение, помощи ждать неоткуда.
Когда тюремное начальство увидело, что узники ведут себя довольно спокойно, им разрешили выходить во двор, на огородик. Там они стали сажать лук, салат, папай.
Первая ласточка свободы была неожиданной.
Один из членов ЦК решил, что называется, играть ва-банк. Он попросил своего стражника отнести домой письмо. Стражник согласился. После он же принес передачу из дома. В ней был записочка.
Члены ЦК начали беседовать с охранниками о жизни, семье, книгах. Затем — о политике. Завязались у членов ЦК интересные взаимоотношения и со следователями. Многие члены ЦК видели, что следователи, допрашивая их, выполняют свои обязанности, но по-человечески сочувствуют заключенным.
И однажды один из членов ЦК попросил своего следователя рассказать о новостях, которые происходят в мире.
Следователь долго молчал, потом написал на листочке бумаги: «Сегодня в четыре часа слушайте внимательно».
Специальная тюрьма для членов ЦК Нео Лао Хак Сат в четыре часа пополудни замерла. И в одном из соседних домов (а тюрьма помещалась в военном городке) было на полную громкость включено радио. Кто-то вертел шкалу приемника. Сначала передавались последние известия из Вьентьяна, а потом эта же добрая рука настроила приемник на Ханой.
Однажды один из следователей в конце длинного, сложного допроса тихо сказал:
— В ближайшее время вас разобьют на группы и отправят по разным тюрьмам.
Ночью в тюрьме было собрано экстренное заседание ЦК. Принято решение бежать.
Старшему охраннику Удону и двум его подчиненным — Тхам Ону и Бун Тави — предложили бежать вместе с членами ЦК.
Удон и его друзья приняли это предложение. Они попросили разрешения взять и своих младших братьев.
— Кто они? — спросил Нухак.
— Молодые монахи, — ответил Удон. — Они хотят служить революции.
На следующий день Нухак попросил членов ЦК в то время, когда они будут копаться на огородике, обратить внимание на видневшееся за пределами военного городка, неподалеку от джунглей, большое белое дерево. Около него и был назначен сбор беглецов. Туда же должны были прийти и молодые монахи.
— Подготовили продукты, — вспоминает Сисана. — Наступила ночь. Охранники заступили на дежурство. Удон связался с двумя проводниками из нашего центра. Мы переоделись в солдатские мундиры полицейской охраны. Забор, окружавший тюрьму, был цинковый, гофрированный. Он так раскалялся днем, что к нему нельзя было подойти. Мы думали прорезать в заборе дыру и бежать через нее. Но солдаты в двух бронетранспортерах, которые круглые сутки стояли у тюремных ворот, никак не ложились спать.
Удон сказал: «Срочно нужны деньги». Мы собрали деньги, он купил водки и пошел к солдатам бронетранспортеров.
Пили они долго, примерно час.
Удон вернулся бледный, но не пьяный. От его одежды, рук шел острый запах рисового самогона.
Думали выключить прожектор, чтобы разрезать забор в темноте. Но Удон сказал: «Выключать прожектор опасно, в военном городке, наверное, есть еще один наблюдательный пункт. Выключи прожектор — будет тревога. Лучше уходить через ворота…»
…Чтобы изменить внешность, принц Суфанувонг сбрил бороду и усы.
— Сколько есть шансов на то, что убежим? — спросил он.
Секретарь ЦК Нухак сказал:
— Процентов на семьдесят, я думаю, удача гарантирована.
Принц ответил:
— Даже если б было пятьдесят процентов, нужно бежать.
Мы разделились на три группы. В первой был принц. Я шел в последней группе.
Первая группа вышла из ворот, пошла по освещенной улице, мимо спящих казарм и домов для офицеров, по направлению к белому дереву.
Минут через десять вышла вторая группа.
Мы напряженно прислушивались. Было очень тихо, даже цикады не трещали, и мы, — вспоминает Сисана, — страшно сердились, что они не трещали. Громкий треск цикад нам показался бы тогда спасительным.
А потом пошла третья группа. И вдруг солдат, который дремал, сидя на бронетранспортере с автоматом в руках, вскинул голову и посмотрел на нас, выходящих из ворот. Долго он смотрел на нас, а мы, замерев, шли мимо него. Потом снова уронил голову на грудь, и, — вспоминает Сисан Сисана, — я до сих пор не могу понять: то ли он понимал, что происходит, но был за нас, то ли был мертвецки пьян?
