В ответ на приветствие Артура к нему протянулась маленькая ручка в черной, как ночь, перчатке, над которой сверкала белизной широкая манжета. Другая ручка держала сафьяновый футляр, драгоценное содержимое которого мистер Фокер только что приобрел у братьев Мишур. Зоркие глаза и насмешливый ум тотчас подсказали Пену, с какой целью приезжал сюда мистер Фокер, и, вспомнив, как у Горация наследник выливает вино из отцовских чанов, он подумал, что человеческая природа одинакова и на Риджент-стрит и на Виа Сакра.
— Le Roi est mort. Vive le Roi! [74] — сказал Артур.
— Да, да, — отвечал Фокер. — Благодарю. Премного обязан. Здравствуй, Пен… Занят ужасно… Прощай.
Он вскочил в черную коляску и уселся, как маленькая черная забота, за спиною черного кучера. При виде Пена он покраснел и обнаружил иные признаки замешательства; Пен приписал это новизне его положения и тут же стал размышлять со своей обычной язвительной иронией: "Да, такие-то дела. Гарри Четвертый опущен в могилу, и на престол взошел Гарри Пятый. Старые министры из пивоварни склоняются перед ним со своими счетными книгами; его подданные, возчики, бросают в воздух свои красные шапки и кричат ура. А сколько почтительного сочувствия проявляют банкиры и поверенные! Эти двое не могли искренне любить друг друга — очень уж велико было яблоко раздора между ними. Пока отец отказывается дать сыну двадцать тысяч годового дохода, тот все время будет мечтать о короне, а значит, и желать смерти тому, кто ее носит".
— Какое счастье, Лора, что между мною и матушкой никогда не стояла мысль о деньгах!
— Этого не могло бы быть! — воскликнула Лора. — Ты выше таких мыслей. Ну к чему изображать себя хуже, чем ты есть, и хоть на минуту допускать, что ты был бы способен на такую… такую низость? Я краснею за тебя, Артур, я…
Глаза ее без слов договорили эту фразу, она провела по ним платком.
— Есть истины, которых женщины не желают признавать, — сказал Артур. — Скромность заставляет вас от них отворачиваться. Я не говорю, что не знал этого чувства, а просто радуюсь, что был избавлен от соблазна. Почему мне не признаться в такой слабости?
— Нас учат молить бога, чтобы он избавил нас от лукавого, — тихо проговорила Лора. — Я рада, что у тебя не было таких преступных мыслей, мне только грустно думать, что ты мог быть введен в искушение. Но нет, это невозможно, ты и сам этого не думаешь. Поступки твои великодушны, ты неспособен на низость. Ты берешь Бланш в жены без денег, без подкупа, и я благодарю за это бога, Артур. Ты не мог продаться; я так и знала, и оказалась права. Ну и хорошо, и слава богу. Но почему тобой владеет этот ужасный скепсис? Почему ты все время сомневаешься, глумишься над собственным сердцем, над всеми сердцами? Артур, милый, если бы ты знал, как ты мне делаешь больно, как я лежу по ночам и вспоминаю твои жестокие слова и терзаюсь, что ты мог сказать и подумать такое!
— Много ты из-за меня пролила слез, Лора? — спросил Артур.
В ответ она вся засветилась невинной любовью. Лицо ее озаряла улыбка небесной чистоты, во взгляде была неизъяснимая нежность, сострадание, жалость; и, видя все это, Артур смотрел на нее благоговея, как смотрят на ребенка, как, вероятно, мы смотрели бы на ангела.
— Я не знаю, — сказал он просто, — чем я заслужил такие чувства со стороны двух таких женщин. Словно тебя хвалят вместо другого, словно тебе выпала слишком большая удача, и это пугает, — или предложили высокий пост, для которого ты чувствуешь себя непригодным. Ах, сестра моя, какие мы слабые и грешные, а вас какими бог создал непорочными, любящими, правдивыми! Мне кажется, некоторые из вас избежали грехопадения, — сказал он, чуть ли не по-отечески любуясь чудесной девушкой. — Добрые мысли, правильные поступки даются вам сами собой. Это — цветы, которые вы рождаете.
— А что дальше? — спросила Лора. — Я вижу, ты уже кривишь губы. Почему? Почему все хорошие мысли прогоняет усмешка?
— Усмешка? А я сейчас подумал, моя дорогая, что природа, создав вас такими хорошими и любящими, поступила очень похвально, но…
— Но что? Что это за противное "но"? И зачем ты его всегда призываешь?
— "Но" приходит само. "Но" — это размышление. "Но" — это бес, с которым скептик заключил договор. И стоит ему позабыть об этом, стоит предаться мечтам, или начать строить воздушные замки, или заслушаться музыки или колоколов, призывающих в церковь, — как "Но" стучит в дверь и говорит: "Хозяин, я здесь; ты мой господин, но ты и мой раб. Куда бы ты ни пошел, я следую за тобой. Я буду нашептывать тебе сомнения, когда ты молишься в церкви. Буду стоять у твоей брачной постели. Сидеть за столом с твоими детьми. Прятаться за пологом твоего смертного ложа". Вот что такое "Но".
— Пен, ты меня пугаешь! — воскликнула Лора.
— Знаешь, что мне сказало "Но" вот сейчас, когда я смотрел на тебя? "Но" сказало: "Если бы эта девушка умела не только любить, но и рассуждать, она бы тебя разлюбила. Если бы она знала тебя такого, каков ты есть — того гадкого себялюбца, каким ты себя знаешь, — она бы от тебя отвернулась и не было бы у нее для тебя ни любви, ни сострадания". Разве я не сказал, — добавил он ласково, — что некоторые из вас избежали грехопадения? Любовь вам всем знакома; а вот познание зла вам дано не было.
— О чем это вы, молодежь, разговариваете? — спросила леди Рокминстер, выходя в гостиную из своих апартаментов, где она в таинственном уединении совершала с помощью горничной сложный обряд одевания, всегда предшествовавший ее появлению на людях. — Мистер Пенденнис, что-то я вас часто здесь вижу.
— Здесь очень приятно бывать, — сказал Артур. — А говорили мы сейчас о моем приятеле Фокере, которого я только что встретил, — он, как вам известно, наследовал царство своего отца.
— У него прекрасное состояние, пятнадцать тысяч годового дохода. Он мне родня. Очень достойными молодой человек. Ему следовало бы меня навестить, — сказала леди Рокминстер, бросив взгляд на Лору.
— Он уже много лет как обручен со своей кузиной — леди…
— Леди Энн — глупышка, — отрезала леди Рокминстер. — Я на нее страшно сердита. Она восстановила против себя весь свет. Разбила сердце своего отца и выбросила на улицу пятнадцать тысяч годовых.
— Выбросила? Каким образом? — спросил Пен.
— Через два дня об этом будет говорить весь город, так что мне нет смысла хранить тайну, — сказала леди Рокминстер, уже успевшая написать и получить десяток писем на эту тему. — Вчера я получила письмо от дочери, она гостила в Драммингтоне, но потом всем пришлось оттуда уехать, такой там вышел скандал. Мистер Фокер возвратился из Ниццы, и после похорон леди Энн бросилась отцу в ноги и заявила, что не может выйти за своего кузена, что полюбила другого и лучше умрет, но уговора не выполнит. Бедный лорд Рошервилль, который близок к разорению, объяснил дочери, в каком состоянии его дела, и настаивал на свадьбе; и мы уже все решили, что она образумилась и выполнит волю семьи. И что же? В прошедший четверг она после утреннего завтрака вышла со своей девушкой из дому и тут же, в Драммингтон-Парке, обвенчалась со священником, мистером Хобсоном. Он был учителем ее брата. Рыжий вдовец с двумя детьми. Бедный Рошервилль вне себя от горя. Он еще надеется, что Генри Фокер женится на Алисе или на Барбаре, но Алиса рябая после оспы, а Барбара на десять лет старше его. Да и молодой человек теперь сам себе хозяин — выберет кого захочет. Для леди Агнес это жестокий удар. Она безутешна. За ней пожизненно закреплен дом на Гровнер-стрит и вполне приличное содержание. Вы с ней не знакомы? Ах да, она как-то обедала у леди Клеверинг — я вас тогда в первый раз увидела и нашла, что вы очень неприятный молодой человек. Но я вас воспитала. Мы его воспитали, правда, Лора? Где Синяя Борода? Пусть приходит в гости. Этот противный Грайндли, дантист, еще неделю продержит меня в городе.
Конца ее речи Артур не слышал. Он думал — для кого же Фокер покупал подарки у ювелира? Почему Гарри так поспешно с ним распрощался? Неужели он до сих пор верен чувству, которое так захватило его и погнало за границу полтора года назад? Чепуха! Все эти безделушки — для каких-нибудь его старых приятельниц из Оперы или Французского театра. По слухам, доходившим из Неаполя и Парижа, — тем слухам, что проникают в курительные комнаты клубов, — молодой человек не отказывал себе в развлечениях; а возможно, что, когда добродетельное чувство оказалось под запретом, бедняга очертя голову окунулся в прежнюю распутную жизнь — не единственный, кого общество толкает на зло или отвращает от добра — не единственная жертва корысти и порочных законов света.
Поскольку доброе дело никогда не следует откладывать, Лора спала и видела, чтобы Пен как можно скорее осуществил свое намерение жениться, и торопила его с какой-то лихорадочной тревогой. И что ей так не терпелось? Пен вполне готов был подождать, но Лора и слышать не хотела об отсрочке. Она писала к Пену, она настаивала, она уговаривала, умоляла его поспешить. Казалось, ей не будет покоя, пока Артур не вкусит счастье в полной мере.
