про Габриэля Гарсию Маркеса, который всю жизнь страдал мокнущей экземой, приехал в СССР и был вылечен фельдшером гостиницы «Украина» мазью за тридцать восемь копеек. Так вот там была точно такая же дверь, будущий лауреат Нобелевской премии верно отметил, что главное не дверь, а то, что за нею.
— Но я не страдаю экземой, — заметил Хазин.
— Ты и не Маркес, — сказал я.
Мы выбрались из машины, Хазин толкнул дверь. В приемном покое оказалось гораздо светлее, чем снаружи. И уютнее. И…
— Клеенки, — сказал Хазин. — Пахнет клеенками, слышишь?
Медики отсутствовали, Хазин умилился, уселся на лежанку и стал дружески гладить клеенку.
— У моей бабушки была точно такая же…
Он подул на руку.
— Смотри, какая толщина пропитки! — Хазин теребил скатерть. — Как раньше делали! Какое качество! Помнишь, как Рогожин?! Укрыл Настасью Филипповну, так только через три дня завоняло…
Хазин понюхал воздух.
— Да уж… Запах детства… И цвет детства…
В стенах, крашенных давнишней зеленой краской, были просверлены многочисленные отверстия, причем недавно; из дырок сочился красный кирпичный прах, несколько пугающее зрелище.
— Бегемота расстреляли, — оценил Хазин. — Зачем?
Я не смог ответить.
— Странно, — сказал Хазин.
— Что?
— Дырок насверлили, а ничего не приделали. И насверлили… как попало… Дры-дры-дры… Где все? Я тут погибаю…
Хазин постучал ногой по стеклянному шкафу, и почти сразу показалась заспанная медсестра.
— Что у вас? — буркнула она не глядя.
Хазин протянул ей руку.
— Ожог, вижу, — утвердительно сказала медсестра. — В кастрюлю, что ли, сунул?
— Меня сюда мышь укусила, — пожаловался Хазин.
Я кивнул, подтверждая.
— Понятно, — сказала медсестра. — Подождите, я сейчас.
Медсестра удалилась, мы снова остались одни.
— Я однажды два месяца в такой больнице пролежал, — сказал вдруг Хазин. — Угорел на сепараторе, такое случается…
— Ты работал на сепараторе? И на нем можно угореть?
— Все возможно в этом мире. Знаешь, это был весьма необычный…
В приемный покой вошла женщина в синем халате, доктор, и уставилась на нас. Хазин потряс и протянул руку.
— Что случилось?
— Меня два раза укусила гигантская мышь, — показал Хазин.
— Крыса? — уточнила доктор.
— Нет! Это была именно мышь! Никогда не видел такой огромной! Эта мышь… конкретная мышь…
— В процедурную давайте, — махнула рукой доктор. — Рану промыть, там посмотрим.
Мы отправились в процедурную. Я предполагал, что она найдется за дверью, но там обнаружился лишь коридор, и мы долго пробирались по темному ходу, заставленному железными ящиками и бочками. Хазин болтал.
— Доктор, мне не впервой такое, — говорил он. — Меня раньше кусали, но в этот раз не обошлось — смотрите, вся рука разбухла…
Хазин пытался показать руку доктору, но она шагала слишком быстро. А я вовсе отстал, зацепившись рукавом за штырь, торчащий из стены. Меня дожидаться не стали, я остался в коридоре и некоторое время избавлялся от штыря. Хазин, доктор и медсестра повернули за угол и скрылись. Но я слышал Хазина, он жаловался и врал.
Я остался один в коридоре и подумал, что сейчас погаснет свет и послышатся зловещие шаги, но ничего такого не произошло. Рукав пришлось порвать. После чего я быстро дошел до поворота, направо обнаружился такой же длинный коридор, в конце дверь с табличкой «ПРЦД-2». Процедурная ничем не отличалась от приемной, только стена не иссверлена и на стеллажах множество автоклавов. Доктор писала за столом, медсестра промывала руку Хазина фурацилином.
— Витя, скажи им! — попросил Хазин плаксиво. — Надо укол сделать…
— Да сейчас все вам сделаем, — заверила врач, не отрываясь от бумаг. — Потерпите…
— У него воспаление, — сказала медсестра. — Я чувствую узлы на запястье.
— Какие узлы?! — перепугался Хазин. — Какие еще узлы?!
— Ему антикоагулянты бы надо, — сказала медсестра.
Доктор отодвинула бумаги, достала из стеклянного шкафа стакан с градусниками, вдруг уставилась на меня. Зубная паста на лице или еще что, скосился в зеркало — ничего, все нормально.
— Что? — спросил я.
Доктор продолжала смотреть.
— Витя, что происходит?! — перепуганно спросил Хазин. — Какие тромболитические?! Мне от бешенства надо…
— Хазин, не пыли, — сказал я.
— Что значит «не пыли»?! У меня какие-то узлы!
Доктор сунула Хазину градусник и посмотрела на него свирепо, Хазин замолчал.
— Нам можно поговорить? — спросил я.
Доктор молча вышла в другую дверь, я за ней. Мы оказались в обычном больничном коридоре с зелено-белыми стенами и старинными плакатами про пользу витаминов, физкультуры и закаливания.
— Доктор, я хочу кое-что прояснить…
— Надо провести анализы, — сказала доктор. — Померьте температуру.
Сунула градусник. Я послушно пристроил его под мышкой.
— Подождите здесь немного, — сказала доктор. — Я должна сообщить…
— О чем сообщить?
Но доктор убежала по коридору, я остался один. Ненавижу больницы, в них всегда воняет сыростью и хлоркой.
Я стал разглядывать плакаты, я видел их много раз, в детстве, но сейчас плакаты изменились. Выцвели, пожелтели, от этого лица физкультурников стали безнадежные; раньше они лучились уверенным оптимизмом, я верил, что гимнастика, витамины и воздушные ванны оказывают оздоравливающее действие, сегодня, глядя на трансформацию физкультурников, я подозревал, что физкультура им на пользу не пошла.
В коридоре показался следующий доктор, бодрый мужчина в свежем накрахмаленном халате. Доктор улыбался и пах туалетной водой. Другой доктор, новенький какой-то.
— Салахов Рамиль, — улыбнулся доктор. — Главврач Чагинской районной больницы.
Мы пожали руки.
— Виктор…
— Мы встречались, — сказал Рамиль. — На банкете в клубе. Не помните?
Я не помнил, если честно.
— Да-да… — сказал я. — Вы, кажется…
— Я вручал подарок. И цветы. Прекрасный был вечер, прекрасный прием…
Салахов с тоской посмотрел на плакат с цингой.
— Да… — вздохнул Салахов. — Старье… У нас тут все так и есть, к сожалению. Сокращение единиц, сокращение окладов. А ФАПы закрывают, народ к нам едет, а у нас… Работать некому. Специалисты бегут.
— Да, — сказал я. — Это ужасно.
— У нас и кардиологическое отделение было, — пожаловался Салахов. — Представляете? Медицинская авиация. На том месте, где сейчас готовят котлован, там взлетное поле, если у кого-то случался приступ, мы вызывали вертолет.
— А сейчас?
— А сейчас мы его везем на «Скорой» в Верхневолжск. Это два с половиной часа, сами понимаете, ни о каком «золотом часе» речи быть не может…
Послышался вскрик Хазина.
— Это ваш друг? — спросил Салахов.
— Хазин? Коллега. В том смысле, что мы вместе над книгой работаем.
— Как интересно… Про что книга?
— Про Чагинск. Краеведческая литература. Хазин фотограф, мы как раз работали — и вдруг мышь! Это может затруднить, сами понимаете.
— Да… Иногда мыши действительно кусают… Надо было вам вчера вечером обратиться…
— Вчера мы были заняты, — сказал я. — Поисковая операция — до вечера по лесу бегали…
— Да, мы тоже участвовали. Надеюсь, что мальчиков найдут.
— Сегодня поиски продолжаются, — сказал я. — Я бы хотел успеть…
— А
