смотрели.
Синий лес далеко и вниз, покачивался в волнах разогретого воздуха и сливался с небом — да, похоже на море.
Я сказал Кристине, что она права — лес похож на утреннее море. Кристина улыбнулась и сказала, что я не понял. Что дело не в цвете…
Она вдруг замолчала и оглянулась.
Мы просидели на гриве час, смотрели. Я хотел взять Кристину за руку, но так и не решился.
Возвращение получилось другое, время как будто втягивалось лентой в рулетку, и мы шагали быстро.
На выходе из леса встретили Федьку. Не думал, что он будет дожидаться.
Федька сидел на дереве и курил. Он сказал, что, едва мы ушли, так сразу и началось — волки озверели просто, целая стая пожаловала, матерые волчары, пришлось выкурить полпачки и теперь его сильно тошнит.
Вернулись домой в темноте. Лес как море.
Я посмотрел влево: девушки в выпуклых очках видно не было. Сосны и солнце между ними. Я хотел сказать про это, но Хазин опередил.
— Кажется, по мне кто-то ползает, — сообщил он.
Мы с Романом промолчали.
— Не, точно ползает. — Хазин потрогал себя под мышкой. — Витенька, ты не мог бы посмотреть мне на спину? Вдруг это все-таки клещ?
— Клеща нельзя почувствовать, — сказал я. — Это муравей.
— Какой-то шустрый, скребет ногами… Ах ты…
Хазин подскочил к сосне и крепко потерся о нее спиной.
— Так ты его только разозлишь, он еще глубже вгрызется, — предостерег я.
— Не успеет, раздавлю тварюку…
Хазин почесался о сосну сильнее, затем сунул руку под ворот и долго там ковырялся, в итоге достал нечто черное и скомканное размером с горошину. Определить, что именно — грязь, насекомое, слипшаяся нитка, — было, пожалуй, невозможно.
— Я же говорил, тут везде клещи… Энцефалит-батюшка, рожа-матушка…
— Клещей нельзя давить, — заметил Роман. — Они так больше заразы впрыскивают.
— От клещей помогает жженый бобровый ус, — напомнил я.
— Жженый бобровый уд, — исправил Хазин. — Достаточно им тщательно натереться — и все чики-пуки! Зо шпрехт Маргарита! Правда, Рома?
— Да, — согласился Роман. — Так оно все, Хазин, и есть. Уд и чага. Чага и уд.
Хотелось пить, мы забыли прихватить воду.
— Хазин, тут клещи не водятся, — успокоил я. — Они траву любят, им мох сухой не нравится.
— В соснах нет клещей, — Роман стукнул по дереву. — Тут хорошие сосны.
— Хорошие сосны на Ленинградке, — сказал Хазин. — У меня был один приятель, он написал про это песню, его звали Паша…
Роман поморщился.
— Извини, Рома, что наступил тебе на больные яйла, — тут же добавил Хазин. — Но ты сам меня спровоцировал, я не виноват.
И немедленно свистнул в свисток, но ни справа, ни слева никто не отозвался. Хазин немедленно свистнул громче, ничего. Я поглядел налево. Никакой девушки в очках. И справа никого, деревья. Мы расходились веером и окончательно разошлись.
— Я предупреждал, — сказал Хазин. — Заблукались.
— Не могли заблудиться, — возразил Роман. — Мы все время слева от солнца шагали. Можно развернуться и шагать обратно…
— Да ты у нас Кожаный Клык, как я погляжу! — перебил Хазин.
— Тут негде блудиться, — повторил Роман.
— Знаете, я знавал одного Романа, он увлекался бесконтактным джиу-джитсу.
— И что? — спросил Роман.
— Там ему все яйла отбили.
Роман с испугом глянул на меня, видимо, опасаясь, что Хазин поверх коньяка словил солнечный удар. Кстати, похоже, глаза у Хазина подозрительно помутнели и распухли.
— Хазин, возьми себя в руки, — посоветовал я. — Чего-то ты дуришь.
— Да все нормально, Витенька, — харкнул Хазин. — Я так и говорил — заблудимся. И заблудились…
— Мы не заблудились, — попытался успокоить я. — Ты же видел карту, тут негде…
— Да, может, это фуфловая карта! Может, они ее нам нарочно такую показали!
— Зачем? — удивился Роман.
Хазин схватился за голову, потер ее, словно гальванизируя мысль, но получилось, если честно, не очень.
— Ты заблудишься, а они тебя поймают, — сказал Хазин. — Поймают и вырежут на хрен всю струю… как бедолаге маркшейдеру… Придешь в «Растебяку», а тебе…
— Просвет, — громко сказал Роман.
— Нет никакого просвета, есть вечное скитание меж обглоданных камней…
Но впереди действительно показался просвет. Лес стал реже, и мы увидели просеку.
— Мы сделали крюк и вернулись! — объявил Хазин и обидно рассмеялся. — А все потому, что твой друг сатрапейро Пёдор плюнул нам в спину!
— Мы не могли вернуться, — возразил Роман. — Мы бы пересеклись с другими…
Логично. Но Хазин не думал внимать голосу разума.
— Мы вернулись — и мы мудаки! — объявил Хазин. — Мы мудаки, потому что отправились в лес. Надо было сидеть дома, что хорошего в лесу? Мы что, дикие звери, Рома? Каждый раз, когда ты делаешь хоть малое движение, ты участвуешь в чужом пиаре… Смотрите! Смотрите же!
Хазин остановился и указал истерическим пальцем:
— Смотрите, какой потрясающий пень!
Я посмотрел. Пень находился на границе леса и просеки и действительно был выдающимся, в половину человеческого роста, покрытый равномерным зеленым мхом, яркой травой, острыми белесыми грибами — весьма живописный пень.
— Вы видите?!
Хороший пень, подумал я, красивый, я раньше такого не видел. Его словно ландшафтный дизайнер сделал. Альпийский пень. Кажется, от сосен не остается пней, слишком мягкая древесина, слишком быстро гниет, полгода — и никакого пня не остается. Хорошие пни от берез. Наверное, из дубов получаются отличные пни, но дубы никто не пилит, а сами они не падают. Хороший вечный пень из лиственницы, из лиственниц сделаны сваи Венеции, на лиственницах стоит Амстердам, из лиственниц рубили дома поморы, в лиственницу нельзя вбить гвоздь.
Зачем-то я все это вспомнил.
— Надо было камеру взять…
Хазин восхищенно ходил вокруг пня, разглядывая его с разных сторон.
— Мы вообще-то тут людей ищем, — напомнил Роман.
— А наверху?! — не слышал Хазин. — Вы видите?! Рома, ты как артист должен знать в этом толк…
Изо мха торчал небольшой фиолетовый цветочек. Или красный. Между фиолетовым и красным.
— Эдельвейс, блин… — сказал Хазин. — Рома, так, значит, ты танцуешь с самого раннего детства?
Роман не ответил.
Хазин мерзко подмигнул и дунул в свисток. Звук получился задушенный и тощий.
Все-таки обычный чертополох, но здесь, на пне, он смотрелся живописно.
— Привези мне, папенько, цветочек аленький…
Хазин облизнулся и потянул руку к цветку.
— Подарю его Зизи, она разбирается в культуре…
Из-под мха выскочила мышь и мгновенно вцепилась в Хазина.
— А-а-а! — заорал Хазин.
Скорее от испуга и неожиданности, чем от боли.
Яростная мышь впилась в середину ладони, на перекрестье ума и жизни, Хазин бешено попытался ее стряхнуть, но мышь, похоже, накрепко застряла зубами в коже. Маленькая, острорылая, очень хищная с виду мышь с обкушенным хвостом.
Хазин орал, матерился, размахивал рукой; мышь
