"Соединенные Штаты Америки, хотят они того или не хотят, поднялись на хребет мировой истории и несут на себе тяжесть руководства если не всем миром, то еще доброй половиной его. Соединенные Штаты не имели до того тысячелетней подготовки, и за двести лет, пожалуй, не было времени окончательно спаяться национальному самосознанию, - а груз обязанностей и задач наваливается, не спросясь.
* *
*
И выбора нет, как только: возвыситься в рост с задачами века.
Очень скоро, слишком скоро вашему государству понадобятся не только незаурядные, но - великие люди. Найдите их в своих душах. Найдите их в своих сердцах. Найдите их - в глубинах своего Отечества!" (I, стр. 254, 255. Разрядка Солженицына).
Осенью 1986 года, высланный в США в обмен на советского шпиона Юрий Орлов, правозащитник и демократ (по условному делению оппозиции сахаровец), мучительно настрадавшийся в тюрьме, лагерях и ссылке, сказал в одном из своих интервью ("Русская мысль", №3645, 31 октября 1986 г., стр. 4) о простых советских людях: "Но чего они совершенно не понимают, не признают и осуждают - это опору на западные средства информации. Осуждают все. Я лично не встречал в последние годы ни одного простого человека, который бы считал, что нужно обращаться к иностранцам по своим внутренним делам. ...Поэтому же, кто хочет иметь успех внутри страны среди простых людей, не может опираться на Запад. А если опираться, то очень много и тщательно объяснять, почему это необходимо, что другого выхода нет, что мы опираемся не на западные правительства и не на их радиостанции. Использовать - да, но опираться - нет. Мы могли бы опираться на социалистический интернационал, если бы его волновала ситуация в России, или на профсоюзы - это тоже легко понять. Остальное гораздо труднее".
Социалистический интернационал (см. статью "Опасный дрейф Социалистического интернационала", Пьер Ригуло, перевод с французского Н. Дюжевой, "Русская мысль", №3641, 3 октября 1986 г.) ведет последовательную просоветскую политику, всегда солидаризуясь не с внутрисоветской оппозицией, даже самой умеренной (каков и столь жестоко пострадавший Юрий Орлов), а с советским правительством. Относительно непопулярности западных русскоязычных "голосов": в горбачевской кампании борьбы за гласность встретилось мне в советской печати пожелание высокопоставленного партийца, чтобы советские граждане могли узнавать об истинном положении в своей стране не из радиопередач западных "голосов", а из продукции собственных средств массовой информации (жалею, что не выписала координат этой цитаты, но мысль передаю точно). В СССР лет десять тому назад не ловили сквозь глушение западные радиопередачи на языках народов СССР (ныне катастрофически беззубые и обедненные, все в меньшей степени служащие рупорами неподцензурной мысли этих народов) только очень аполитичные, конформистского склада, или крайне малокультурные люди. Правда, и тех, и других, и третьих набиралось немало. Если сегодня положение изменилось, то скорее всего из-за неизменного и неуклонного снижения ценности и содержательности этих передач, с точки зрения советского слушателя. Что же касается надежд на западную помощь, то поток неподцензурных писем из СССР, публикуемых русской зарубежной печатью и часто - западной, свидетельствует, что гонимые и притесняемые обитатели большой и малых зон продолжают на нее уповать. И она, эта помощь, иногда сказывается на их судьбе (один из последних примеров - Юрий Орлов, который и сам по приезде на Запад развил исключительную активность, вовлекая общественность и государственных деятелей в дело защиты преследуемых в СССР инакомыслящих). Но меня занимают сейчас не корни и степень типичности (для каких слоев советского общества?) тотального изоляционизма, описанного в первом его интервью Ю. Орловым. Поразительно, что, согласно тому же условному делению, почвенник и, по утверждению многих его критиков, изоляционист, а то и ксенофоб Солженицын упорно настаивает на необходимости связи между политикой Запада по отношению к СССР и тем, как советское правительство относится к собственным гражданам и сателлитам. Более того: Солженицын совершенно иначе воспринимает отношение "бесправных множеств" своей страны и "других коммунистических стран" к международной роли, тактике и стратегии США. Он говорит:
"Я хотел бы передать вам, как мы там, подданные коммунистических стран, воспринимаем ваши слова, действия, проекты и осуществленные резолюции, разносимые мировым радио, - иногда с горячим одобрением, иногда с ужасом и отчаянием, - но никогда не имеем возможности крикнуть об этом вслух. Может быть некоторые из вас, сами для себя, еще чувствуют себя всего лишь представителями своего штата или своей партии, - но мы оттуда, издали, не видим этих различий, мы воспринимаем вас не как демократов и не как республиканцев, не как представителей Восточного побережья, или Тихоокеанского, или Среднего Запада, - мы воспринимаем вас как деятелей, от каждого из которых в близком будущем зависит трагический или спасительный ход мировой истории" (I, стр. 254. Разрядка Солженицына).
У Солженицына тоже большой опыт общения с советскими людьми: война, тюрьма, лагерь, ссылка, провинция, Москва, интенсивнейшие личные и письменные контакты времен известности. Неужели за 10 лет положение так разительно изменилось? Откуда у Солженицына ощущение, что социалистические и коммунистические иллюзии основной массой советских людей изжиты, а у Орлова впечатление, что последние в большинстве своем остаются социалистами? Решусь нарушить еще один устоявшийся стереотип. Утонченный интеллектуал Ю. Орлов свои последние годы на родине провел в такой первозданной глубинке, что его живые впечатления от самых близких во времени встреч и бесед относятся, вероятно, чаще всего к людям, духовно, умственно и социально инертным, наименее (если иметь в виду полноценную информацию) осведомленным о происходящем в мире, о прошлом и настоящем своей страны. Солженицын же, демонстративный народник и суровый критик интеллигенции, последние годы жизни на родине провел в столичной, духовно напряженной и умственно чрезвычайно активной интеллигентной среде, генерирующей Самиздат и наиболее активно потребляющей Тамиздат, и представляет одно из ее настроений. Я не берусь судить о том, какая из двух сред: мировоззренчески конформистская масса или духовно (по-разному) очнувшиеся меньшинства - сыграет бoльшую роль в будущем СССР, потому что не представляю себе отчетливо этого будущего. 1987 год - очень трудный момент для каких-то прогнозов. Но, по-видимому, Солженицын 1975 года в США представляет часть подсоветского общества, полностью утратившую социалистические иллюзии, тогда как Орлов 1986 года то в одном, то в другом своем высказывании демонстрирует достаточно массовую (все еще!) плененность социалистическими предрассудками. Может быть, в его готовности на компромисс с этими предрассудками играет существенную роль убежденность в том, что демократизующие преобразования советского общества и хозяйства должны быть постепенными, - чего бы лучше? Но когда о такой постепенности мечтает Солженицын, ему приписываются авторитарные наклонности(.
На 1974-1975 годы приходится количественный и эмоциональный пик публицистических выступлений Солженицына на Западе. В 1976 году их число начинает уменьшаться. В 1980-е годы они становятся все малочисленней и чаще представляют собой интервью, чем статьи или речи. Скорее всего дело не только во все большей погруженности писателя в его работу над "Красным колесом", но и в чувстве горечи, порожденном неодолимостью капитулянтского элемента западного мышления. Несмотря на отдельные личностные флуктуации трезвости и зоркости в среде политиков, ученых, публицистов и других активных деятелей Запада, несмотря на возникающие в этой среде волевые импульсы к самозащите и к отстаиванию своих духовных и юридических ценностей, ведущее настроение "media", парламентов и кабинетов министров остается односторонне детантным. Оно таково по отношению и к террористам, и ко всем внешним и внутренним деструктивным и агрессивным силам, угрожающим демократии. Один из примеров - отмена американскими парламентариями обеих палат вето, наложенного президентом Рейганом на санкции против ЮАР (1986 г.). Или победа демократической партии на выборах в Сенат осенью 1986 года (несмотря на все усилия Рейгана обеспечить победу более твердым и прозорливым республиканцам). Или отказ по-настоящему помогать повстанцам Никарагуа и партизанам Афганистана и пр. Ссылки на Солженицына нередко встречаются в тех западных научных или публицистических работах и выступлениях, в которых находят свое выражение отмеченные выше флуктуации прозорливости и твердости. Но коренного поворота от детанта к противодействию тоталитарной экспансии в настроенности средств массовой информации Запада нет, и поэтому часты иронические и неприязненные отклики на обращения Солженицына к своему новому окружению. Первоисточниками этих откликов служат нередко неадекватные толкования позиции Солженицына эмигрантскими авторами. Все это не располагает писателя к публицистической активности. Как уже было сказано, выступления, сравнительно частые в 1974-м (17) и в 1975-м (19) годах, после 1976 года становятся все более редкими. Некоторый взлет публицистической активности наблюдается в 1980 году (10), после чего число выступлений резко падает(. До соотечественников на родине докричаться нельзя, а Запад, по ощущению Солженицына, слышит лишь то, что для него утешительно слышать. Но в 1975 году стремление воздействовать на миропонимание Запада владеет Солженицыным еще достаточно сильно. И он откликается на политические события в западном мире, в частности - в США, так заинтересованно и горячо, как можно откликнуться только на свое, глубоко личное дело.
