ребенке… в лягушонке — хорошо, назовем его Людовиком — привычку к чтению и беседам с умными людьми. Даже когда он болел и не мог читать, он часами разговаривал со своими опекунами, выпытывая из них разные подробности о государственных делах… В десятилетнем возрасте он самостоятельно прочел Плутарха в подлиннике, в двенадцать — написал трактат о денежном обращении, заинтересовавший лучшие умы Европы. А в двенадцать лет он прочел в Сорбонне лекцию, посвященную сравнению систем Спинозы и Картезиуса!
— Мадам ничего не рассказывала об этих господах, — на всякий случай заметила девушка.
— При этом, — король разгорячился и снова заметался взад-вперед, — во всех остальных отношениях ему было свойственно потрясающее хладнокровие. Говорят, Людовик познал женщину в двадцать лет, после того, как прочел сочинение, посвященное размножению, и только для того, чтобы понять, что чувствует мужчина. Про него рассказывали, что он испытал и другое удовольствие, чтобы хотя бы отчасти понять чувства женщины — всего один раз, и больше не возвращался к этим занятиям. Также он пробовал все кушанья, о которых читал в книгах, даже самые отвратительные, но только по одному разу. Сам же он был чрезвычайно воздержан в пище и особенно в питье, всем напиткам предпочитая родниковую воду. Его называли новым Марком Аврелием, венценосным философом, — закончил он, даже не пытаясь скрыть отвращение.
— Вы рассказываете это так, как будто подобный правитель и в самом деле существовал и вы его не любили, — озадаченно заметила Луиза.
Король хмыкнул.
— Ладно, слушай дальше. В тысяча семьсот двадцать третьем году Людовик был объявлен совершеннолетним и принял на себя всю полноту власти. На следующий день он заключил своих опекунов в Бастилию. Туда же отправились все, кто его хорошо знал или кому он был чем-то обязан. Он поступил так не потому, что они были в чем-то виноваты или заслужили его гнев, — счел нужным добавить король, — напротив, он был благодарен всем этим людям и считал, что благодарность может побудить его к неверным решениям. Он даже распорядился, чтобы в Бастилии с ними обращались наилучшим образом. И тогда же объявил, что всякий, кто попытается подобраться к нему слишком близко, попадет туда же, будь то мужчина или женщина. Ему не нужны были фавориты, любовницы, доверенные лица или хотя бы друзья — только исполнители приказов. Впоследствии он не позволял никому судить о своих делах, даже одобрительно, без своего позволения. Известно, что он бросил в Бастилию поэта, сочинившего хвалебные стихи в честь короля — но по собственной воле, без приказа свыше…
Юная красавица зачарованно слушала, не решаясь вставить слово.
— Второе, что он сделал после этого, — закрыл Версаль для свободных посещений, — Людовик нервно облизнул губы. — Этот величайший из правителей не доверял никому, и в особенности благородным. Он считал аристократию и духовенство скопищем вольнодумных бездельников, погрязших в роскоши. Однако он боялся ее силы и поэтому задумал натравить на аристократию третье сословие вместе с простонародьем. Для этого он собрал вместе наиболее злокозненные умы того времени и поручил им создать на основе самых скверных учений философов нечто, именуемое Энциклопедией. Эта книга — вернее, собрание книг — содержала множество полезных знаний, но основное ее содержание состояло в нападках на так называемые предрассудки, насмешки над традициями и поношение католической веры. При помощи этой книги началось разложение общества…
— Я слышала про такую книгу, ее выпустил господин Бретон, — растерянно сказала девушка.
— Всего лишь первый том, и до конца издания еще очень далеко, — оборвал ее король. — Но там, в царстве лягушек, это сочинение было изготовлено очень быстро. Неудивительно, если все лучшие умы лягушатников были привлечены к этому проекту, хотели они того или нет. К тому времени все усвоили, что отказываться от предложений короля крайне опасно, даже если речь идет о мелочах. Впрочем, согласие тоже ничего не гарантировало — король не прощал даже малейших оплошностей. Как говорили в ту эпоху, получая версальский паспорт, стоит заехать к нотариусу и позаботиться о завещании…
— Версальский что? — не поняла Луиза.
— Паспорт. При Людовике Версаль превратился в крепость, куда можно было пройти, только предъявив специальную бумагу, подписанную начальником службы безопасности Его Величества. Бумагу называли паспортом. К концу царствования Людовика паспорта выдали всем подданным: без такой бумаги нельзя было даже выйти на улицу. Впрочем, к тому времени на каждого сколько-нибудь значительного человека было заведено так называемое досье, то есть папка, набитая доносами и шпионскими донесениями.
— И все это знали? — Луиза не поверила своим ушам.
— Si, certo! — король почему-то сбился на итальянский. — Ведь эти доносы писали сами францу… лягушатники. Тысячи и тысячи добродетельных матрон и почтенных отцов семейств с увлечением шпионили за соседями, родственниками, даже за родителями, сообщая королевской полиции о мельчайших проступках ближних. Ведь этим доносам давали ход. Иногда человека заключали в тюрьму лишь потому, что переполнялась его папка и надо было очистить местечко на полке. А потом вешали, потому что переполнялась тюрьма и нужно было срочно освободить место для новых узников. Все это знали, как и то, что завтра в тюрьме может оказаться каждый. Поэтому налоги на содержание и строительство тюрем выплачивались особенно исправно…
— Такого не стал бы делать даже английский король, — тихо сказала девушка.
— Просто не додумался, — поморщился Людовик. — С другой стороны, — протянул он, — англичане воспитанные люди. Восставать не в их правилах, но они не одобрили бы подобные новшества и попытались бы что-то придумать. Зато лягушачий народ быстро привык к новым порядкам. Особенно способствовали этому постоянные войны. Король много воевал. И, как правило, побеждал, причем малой кровью. Правда, враги твердили, что эти победы одержаны не столько на поле боя, сколько на тайных свиданиях с политиками враждебных стран, которым платили золотом за их измены. Тех, кто оставался верен своим государям, устраняли интригами и клеветой, в том числе — подложными донесениями о том, что они работают на французов.
Луиза непроизвольно отметила про себя, что Людовик, увлекшись, перестал говорить о лягушках.
— Самым непокорным подкладывали красивых девушек или юношей, а также использовали одурманивающие составы, лишающие воли, — продолжал король, — тех же, кто не попадался и на эти сладкие приманки, тайно устраняли. Король лично разработал множество способов убийства, особенно он любил отравления. Он специально подбирал яды, рассчитанные на возраст, пол и сложение каждой жертвы, и испытывал их на людях, похожих на намеченную им мишень. Говорят, он приказал испробовать новую отраву на герцогине де Шатору, потому что она была очень похожа на супругу одного прусского генерала, который был настолько глуп или настолько честен, что
