Но ради того, чтобы выяснить кое-что важное для себя в связи с новой обстановкой на Балканах, Тито пошел на этот риск. Тем более, что продолжительное уединение с Хантингтоном в пещере могло привлечь внимание русских и англичан. Поездку же на катере удалось обставить как деловой осмотр береговых укреплений…
Катер шел вдоль самого берега. Отвесные скалы, нависавшие над морем, переходили в тяжелые увалы, покрытые густой, переплетенной, точно войлок, вечнозеленой макией. Узкие долины, поросшие у берега моря дроком и можжевельником, с рощицами фисташковых деревьев, за лоскутными участками виноградников расширялись в глубине в обширные плато. По взгорьям белыми змейками вились каменистые тропы.
Далмация казалась отсюда призрачным видением, дрожавшим в знойном мареве над поверхностью моря. Глядя на зыбкую черту отдаленного берега, Тито неожиданно подумал, что и его положение вот так же неопределенно и неустойчиво.
— Н-да, все это очень сложно и трудно… — пробормотал он с кислой миной.
— Что трудно? — не понял Хантингтон.
— Видите ли… Красная Армия уже подходит к границе Югославии.
— Ну и что же?
— А я нахожусь у западных союзников, вдали от своей армии.
— Вы неточно выразились, — заметил с улыбкой американец. — Вы у себя дома. Остров Вис — югославская территория.
— Что за наивность! — Тито взял из вазы тунисский банан и повертел его в руках. — Как будто никто не знает, что я отдал этот остров Черчиллю и нахожусь здесь под охраной английских пушек и ваших самолетов! — Тито помолчал, сдирая с переспелого банана золотисто-палевую шкурку. — Красная Армия, хочу я этого или не хочу, все равно, преследуя и громя немцев, пройдет через территорию Югославии, займет Белград. И если мои войска, хотя бы символически, не будут участвовать в боях за Белград, то для меня это равносильно поражению, и я уж никак не смогу считаться освободителем Югославии.
— Да, это верно, — Хантингтон, попыхивая трубкой, не спускал с маршала внимательных, все примечающих глаз.
Тито сидел, опираясь подбородком на руку, выставив напоказ перстень с переливающимся огнистыми брызгами огромным бриллиантом, обладателю которого могла бы позавидовать любая восточная принцесса.
— Кроме того, — хмуро продолжал он, — у нас вообще возникает сложная ситуация. Одна угроза захвата Красной Армией Белграда и выхода ее в междуречье Савы и Дравы заставит немцев поспешно отступать.
— Где уж там поспешно. Коммуникации-то разрушены Немцы вынуждены цепляться здесь за оборонительные рубежи, идти на восток, бороться с русскими.
Этот откровенный намек на операцию «Ратвик», преследовавшую двойную цель: экономически ослабить Югославию и затянуть освобождение страны, не смутил Тито.
— Вот, вот! Но по плану «Ратвик» все разрушается в западной, а не в восточной Югославии, и потому там немцы могут маневрировать, как захотят. Отступая и пробивая себе путь, они будут громить только мои части, а отряды разных квислинговцев — Михайловича, Недича, Рупника и Льотича — они не тронут. А их около двухсот пятидесяти тысяч человек…
— Не беспокойтесь, — перебил Хантингтон. — Эти войска в такой же мере квислинговские, как и ваши. Мы уже давно имеем с ними связь, и по уходе немцев они все перейдут к вам, сольются с вашими частями.
Тито сделал отстраняющий жест.
— Не хотите ли вы сказать, что вас это не устраивает? — усмехнулся Хантингтон. — По правде говоря, ваша задача — только найти формы и методы их использования, и тогда они будут служить вам надежнее, чем все эти ваши «пролетарские корпуса».
— Возможно, в будущем, — согласился Тито. — Но сейчас меня беспокоит и другое. Я нахожусь в данный момент между молотом и наковальней. С одной стороны, подходят русские, которых ждет народ, и я не могу с этим не считаться. С другой стороны, настаивает на своем Черчилль. Он предъявил мне категорическое требование предоставить ему морскую базу на югославском побережье — Сплит или Дубровник, авиационные базы на островах Брач, Хвар и Корчула. Я должен открыть все порты Югославии на Адриатике для английского и вашего, американского, флотов…
— Мне все это известно, господин маршал, — вскользь заметил Хантингтон.
— Подождите, я кончу, — Тито нетерпеливо постучал по столу костяшками пальцев.
— Ну-ну, — Хантингтон выбрал из серебряной вазы самый большой апельсин и принялся не спеша надрезать его кожицу.
— Черчилль еще требовал, чтобы я пропустил его войска через Сараево к Будапешту или к Белграду. Но я ему отказал.
— Вы… ему отказали? — Хантингтон не удержался от улыбки. Он подумал, что в общем Черчилль правильно поступил, пойдя на переговоры с Тито. Так, наверное, паук уговаривает муху «зайти к нему в гостиную для важной приятельской беседы». Но Черчилль, видно, и не подозревал, что удовольствие высосать из «мухи» все соки и потом выбросить ее мертвой достанется отнюдь не британскому пауку.
— И что же? — спросил американец.
— Он согласился со мной, что это будет неблагоприятно встречено народом, особенно армией, — ответил Тито.
— Это верно, и вы правильно поступаете, заботясь о том, чтобы в народе не подумали о вас дурно. К тому же англичане уже опоздали. Красная Армия их опередила. Да и зачем они здесь, когда есть вы и ваши войска? А если старый тори хочет послать своих мальчиков в Венгрию, то он может это сделать через Триест и Истрию.
— Другое дело! — подхватил Тито. — Но я все-таки согласился предоставить англичанам авиационные базы на островах и на материке в Задаре, согласился открыть для их флота все порты. Я уже дал указание властям на местах и частям своей армии, чтобы в случае высадки западных союзников их везде встречали как подобает — по-братски…
— Это теперь уже не так важно, — пренебрежительно уронил Хантингтон.
— Но мало того. Я обещал Черчиллю включить в состав своего правительства доверенных людей короля Петра и еще кое-какой эмигрантский сброд. В общем с Англией я уладил… Но дело в том, что приход Красной Армии в Югославию всколыхнет народ, народ будет требовать…
— Чего? — насторожился американец.
— Ну, сами понимаете… Нелегко будет отбросить те лозунги, которые мне пришлось выдвинуть, чтобы за мной пошел народ, и ту цель, ради которой…
— Довольно! Неужели у вас еще не все поняли, что настоящее процветание Югославии может наступить только в результате финансовой и прочей поддержки со стороны одной лишь Америки? — В голосе Хантингтона послышался вызов. — Кто, кроме нас, американцев, в состоянии возместить вам убытки, которые мы же причинили бомбежкой всех этих ваших экономических и рабочих центров вроде Белграда, Суботицы, Ниша, Брода, Осиека и Лесковаца?
— Боюсь, что партизаны, несмотря ни на что, будут добиваться своего.
— В этом случае, — с азартом продолжал американец, — есть еще одно радикальное средство, чтобы избавиться от слишком восторженных поклонников советского примера. В Первом Пролетарском корпусе у вас, я знаю, большинство рабочих и коммунистов. А командует им наш испытанный друг Попович. Вот и заставьте его с корпусом задерживать немцев где-нибудь в долине Моравы: пусть его пролетарцы кровью докажут свою преданность русским. Вам следует вызвать сюда Поповича и дать ему соответствующие инструкции. Ну хотя бы посоветуйте использовать лозунг русских: «Коммунисты, вперед». А впрочем, вы сами коммунист, вам лучше знать коммунистические лозунги.
— Да, — поперхнулся Тито. — Это можно сделать. Но все равно мне будет потом очень трудно лавировать и скрывать свою линию от русских и от народа. Тем более, что в мое правительство и в государственный аппарат вольется много эмигрантов, и я буду вынужден принять в органы власти на местах часть королевских чиновников. Англичане и на этом настаивают. Но ведь народ меня за это не похвалит. Да и русские из миссии уже относятся ко мне настороженно. Они удивляются, почему в Сербии до сих пор так слабо развито народно-освободительное движение и не ведется по-настоящему партизанская война. Им не понравилось и то, что я ездил в Неаполь к Черчиллю.
— Но с вами там были и Ранкович и Арсо Иованович. Разве ваша поездка не выглядела как совершенно официальная?
— Арсо, дьявол, болтал, что я держал его в стороне от своих совещаний с премьером. Вообще он слишком откровенен с русскими. Каким-то образом они пронюхали даже о том, что я был в Риме. В Риме… — повторил Тито, тревожно нахмурясь.
— Но о подробностях поездки туда они, надеюсь, никогда не узнают?
Тито оторопело поднял глаза.
— А вы… вы что-нибудь знаете?
— Я? — Хантингтон чуть заметно усмехнулся. — А вы разве забыли, что вам предсказала по звездам некая дама?
— Какая дама? И при чем тут вся эта чертовщина и предсказания по звездам?
