смысл ее с ригористической прямотой был сформулирован впоследствии в протестантизме. А именно: человек заранее, еще до рождения, избран Богом либо к спасению, либо к гибели. Знать об этом выборе достоверно он не может, воздействовать на этот выбор тоже. Попадая в этот мир, он должен вести себя как должно христианину ради славы Господней, потому что это Божий мир, где действуют заповеди для любого христианина. Но то, что будет в результате, что будет после смерти, будет ли он спасен или погибнет, – прямо с его трудом никак не связано. Иначе это было бы признание воздействия на решение Бога. Итак, заслужить нельзя, но вести себя так, будто бы ты стараешься заслужить спасение, следует. Замечательная концепция. И самое главное, непонятно, в каком отношении она состоит к накоплению богатств и к использованию этих богатств определенным образом.
Попробуем вслед за Вебером в этом разобраться. Еще раз вас призываю не отождествлять точку зрения Вебера с последней научной истиной и не судить о протестантизме по тому, что говорит о нем Вебер. Вебер – классик социологии, а не источник по истории протестантизма или других церквей и сект. Если я вам цитирую декрет Грациана или тезисы Лютера, то для иллюстрации мыслей Вебера. Мы должны понимать, что смотрим на протестантизм сквозь призму его концепции. Отмотаем немножко назад. Помните, я остановился на переводе Библии? Первым великую протестантскую систему аргументов и догматов создал Мартин Лютер. Во многих отношениях Лютер Веберу не подходит как источник той догматики, которая, по его мнению, сыграла решающую роль в становлении духа капитализма. Очень много есть в лютеровском протестантизме такого, что не ложится в эту схему. Но что сделал Лютер из того, что принципиально важно? Лютер, как говорил Маркс (и это очень удачная формировка), превратил попов в мирян, превратив мирян в попов. Лютер отказывает клирикам в особом статусе. Нет больше такого, чтобы было особое сословие, имеющее привилегированный доступ к Богу, к истине и, кстати говоря, к Священному Писанию. Раз этого нет – то все одинаково христиане, суть члены христианской общины. Они могут, конечно, выбирать себе священников, руководителей, но это совсем другое. Это не особое сословие, не особая каста с привилегированным доступом.
Значит, нет исповеди. Кому и зачем ты будешь исповедоваться? Как он может отпускать тебе грехи и, тем более, что вызывало огромное возмущение у всех честных людей того времени, торговать индульгенциями, свидетельствами отпущения грехов, полученными за деньги? Это совершенно невозможно! Некому отпускать грехи, некому исповедоваться. А если ты исповедовался, что ты сделал? Ты стал ближе к спасению? А как ты смог стать ближе к спасению? Понятно, что в терминах веберовской психологии, ты снял большое психологическое напряжение. Если вы это все устранили, значит, напряжение осталось, снять его нечем – это одна сторона дела. Другая сторона дела – вы же с самого начала решили, что на решения Бога воздействовать нельзя. Что он решит – то и решит. Может, тебе и станет легче от покаяния, но на Бога ты тем самым никак не повлияешь. Напряжение осталось, оно здесь. Тут, конечно, мы опять не станем упрощать. Лютер в «Большом катехизисе» пишет, что некоторые поняли его учение об исповеди так, что, мол, теперь делай, что хочешь, а исповедоваться не надо. Но этакие свиньи, грубо говорит Лютер, пускай ступают под власть папы и там грешат. А у нас все по-другому и исповедь другая. Во-первых, христианин должен исповедать свою греховность Богу, и «Отче наш» и есть такая исповедь, которая в одиночестве совершается каждым. Но и, конечно, еще и каждый перед каждым может исповедаться, но другой человек – это всего лишь тот, кому Бог вложил слово в уста, и отпущение греха зависит от Бога, а не от того, насколько адекватно, по правилам, исповедался христианин. Вообще же заповеди такой, чтобы исповедаться, нет. Это папская тирания, от которой христианин теперь освобожден. Иначе говоря, здесь то самое, о чем говорит Вебер: старый механизм психологической разгрузки устранен, а новый устроен на принципе «личного общения» с Богом, что несколько смягчает ту ужасающую неизвестность, в которую христиане ввергнуты ввиду невозможности обратиться к Богу через надежных земных посредников.
Дальше. Разумеется, все виды деятельности, которые были терпимы, отчасти, может быть, и одобрялись в какой-то период на католическом Западе. Все, что было связано с огромными тратами, демонстрациями роскоши и могущества, не поощряется протестантами. Лютер пишет в одном из тезисов, что папа лучше бы снес собор Святого Петра в Риме, чем возводил его из мяса и костей своей паствы. Торговля приносит предметы роскоши, недостойное занятие; ростовщичество – это торговля деньгами, это самое отвратительное, что может быть! Ростовщичество совершенно недопустимо. Тогда что остается? Чем должен заниматься человек? И Лютер говорит, по уверению Вебера: «Каждый оставайся в звании своем». Не скачи, не выпрыгивай, не думай, что есть более достойные и более угодные Богу роды занятий. Неугодные есть, а более угодных среди обычных – нет. «Оставайся в звании своем». Что это такое? Я сейчас цитирую тот перевод, который принят на русском языке. Но в немецком варианте появляется слово «Beruf». И здесь Вебер делает фантастический кунштюк – это, с одной стороны, виртуознейший аргумент. С другой стороны, он настолько зыбкий, настолько рискованный, что принять его необыкновенно трудно. Что это за аргумент? Он связан, в первую очередь, с чтением.
Раз нет привилегированного доступа к истине, значит, должен быть общий (то есть индивидуальный, но для каждого) доступ к истине. Что ты за христианин, если ты не читаешь Священное Писание? Но как его читать, на каком языке? Когда-то святой Иероним перевел Библию на латинский язык. Греческий язык – язык образованного сословия Римской империи – начал выходить из обихода в Западной Европе. Был народный язык – латынь, поэтому Библию Святого Иеронима называли «народной», «Vulgata». А потом латинский язык перестал быть языком народа. И миряне, в основном, еще и поэтому не могли ее читать, за исключением самых образованных. И здесь было два пути, и оба были открыты для образованных людей эпохи позднего Возрождения. Один путь предложил Эразм Роттердамский – он считал необходимым возродить живую латынь как язык европейского человечества, сделал огромные усилия для того, чтобы латынь из мертвого языка, языка философов и клириков, стала языком не одной страны, но, так сказать, большого европейского народа. Младший современник Эразма Лютер пошел другим путем. Он перевел Библию на язык только своего народа, немецкого. Лютер совершил
