намек на ритуал освящения флагов, введенный Гитлером в 1926 году (178).
Сюжет строится вокруг начавшейся экспедиции Бракмарта и принца: это вторжение в Россию — операция «Барбаросса», которую возглавили руководители СС (Бракмарт и его одержимость археологией предков) и юнкеры вермахта, символизируемые немым принцем, молчание которого возвещает трагическое предчувствие неминуемого конца. Юнгер, считавший своим долгом служить в армии*,
* Он действительно вступил в армию во время Второй мировой войны и служил офицером — некоторое время в оккупированном Париже, а йотом короткое время на Восточном фронте.
был, однако, убежден, что «пастухи» Германии будут пожраны Сталиным — Красной Тряпкой, — которого поддерживал сам сатана, Главный Смотритель. В конце романа большевики опустошают всю Европу, а посвященные нацисты покидают мраморные скалы и «возвращаются домой», в дубовые рощи своих рыцарственных братьев в Британии. Пораженческое повествование о грядущей битве со Сталиным побудило некоторых нацистских цензоров, включая Геббельса, требовать запрещения книги и наказания автора, но Гитлер, лично вмешавшись в это дело, запретил кому бы то ни было трогать барда. Такая аллегория, написанная к тому же писателем, который искренне полагал себя одним из величайших литераторов двадцатого столетия, своим акцентом на (1) религиозной ненависти к красной империи на Востоке, (2) неизбежности духовной победы над врагом — змеи душат красных собак, и (3) руке, судорожно протянутой в сторону британских братьев по расе, стала поистине тем закодированным посланием, какое фюрер страстно хотел довести до людей, которых он искренне считал своими союзниками, — представителей британской партии мира. Нацисты, чувствуя, что почва, на которой им приходилось делать первые шаги на пути к воине, продолжает колебаться у них под ногами — а эти колебания были результатом непрекращавшейся британской симуляции, — изо всех сил старались укрепить это ускользавшее из рук партнерство с Британской империей, в каковом они видели единственный залог возможности построить свой ацтекский муравейник на украинских равнинах.
Но даже метафоры Юнгера были бессильны повлиять на решения, принятые задолго до того, как Сталин дошел до мраморных скал, принятые людьми, которые никогда не были и не будут друзьями немцев.
Ложная война на Западе и истинный натиск на Восток
Польша отказалась вести переговоры с Германией, и последняя 1 сентября 1939 года объявила ей войну. 27 сентября 1939 года пала Варшава. По решению покоривших Польшу варваров страна была разделена пополам, а население стали рассматривать как мятежное — немцы сделали то, что они сделали, а русские использовали свои обычные методы, предварительно расстреляв в затылок 22 тысячи представителей польской интеллигенции — офицеров, интеллектуалов, чиновников, трупы которых зарыли в землю неподалеку от Катыни.
Что же в это время делала благородная Британия, раструбившая на весь мир, что гарантирует независимость «мужественной польской нации»? Ничего. Она бесстрастно наблюдала за происходящим.
Все повторялось: когда разразилась война, Чемберлен вызвал к себе Черчилля и назначил его первым лордом адмиралтейства — то есть доверил ему тот самый пост, с высоты которого он столь же бесстрастно в 1915 году наблюдал за гибелью «Лузитании» в расчете на то, что эта трагедия заставит США вступить в войну.
Формально Британия теперь была обязана объявить войну и России, но она, конечно, этого не сделала. Джозеф Кеннеди, американский посол в Лондоне, очарованный хитроумием британской дипломатии, спросил Черчилля — почему. Тот ответил: «Опасность для мира исходит от Германии, а не от России...» (179)
Во время польской кампании численность франко-британских сил на Западном фронте равнялась полутора миллионам солдат и офицеров. Этим армиям противостояли 350 тысяч немцев. Ясно, что у союзников просто не было никакого желания воевать. Вместо бомб союзные самолеты сбрасывали на Германию листовки, в которых немецкое население уверяли в том, что союзники воюют не с ним, а с его правителями (180). Королевские военно-воздушные силы получили строжайший приказ — не бомбить скопления наземных сил противника, и этот приказ оставался в силе вплоть до апреля 1940 года. «Когда некоторые члены парламента начали требовать от правительства бомбардировок немецких военных заводов в Шварцвальде, сэр Кингсли Вуд (министр авиации) дал таким требованиям суровую отповедь: "Вы понимаете, что это частная собственность?"» (181)
Тем временем блокада Германии оставалась чисто формальной; в течение войны нацистский режим по самым разнообразным каналам снабжал свои предприятия сырьем со всего мира.
12 октября Гитлер впервые публично обратился к Британии с мирными предложениями: помимо желания достичь взаимопонимания, он заговорил о возможности переселения евреев в находившуюся под германским контролем Польшу. Британия отвергла это обращение.
10 февраля 1939 года умер папа римский Пий XI; Пачелли, старый дипломатический лис Ватикана и бывший нунций в Германии, был избран следующим папой 12 марта и принял имя Пия XII.
В конце ноября Пачелли решил искупить некоторые проклятые ошибки прошлого. И он начал действовать, согласившись стать связующим звеном между католическим сопротивлением в Германии и британским министерством иностранных дел, — речь шла об очередной серьезной попытке физического устранения фюрера. «Опасность такого заговора для папы, курии и всех сил, союзных Ватикану, едва ли можно преувеличить» (182). 5 декабря он пригласил британского министра Осборна в Ватикан и передал ему следующую информацию от немецких антифашистов: (1) на следующую весну Гитлер планирует начать крупное наступление на западе, и (2) это наступление не состоится, если верхушке германского генералитета удастся свергнуть гитлеровский режим, при условии — на этом особенно настаивали будущие немецкие мятежники — британских гарантий почетного для Германии мира.
Осборн передал полученные сведения министру иностранных дел лорду Галифаксу, который в свою очередь сообщил их премьер-министру Невиллу Чемберлену. Все эти заговоры против Гитлера только раздражали и смущали британцев; они пока не желали смерти драгоценному плоду своих усилий, потраченных на сотворение фюрера; во всяком случае, британцы не желали ему такой скорой и преждевременной смерти. Правители Британии саботировали предложенный заговор. Осборн жаловался папе, что заговор «безнадежно туманен», а Галифакс лицемерно сокрушался по поводу того, что Британия не сможет сотрудничать с немецкими заговорщиками до тех пор, пока они не покажут ей свое лицо и не представят четкую программу своих намерений. Папа продолжал настаивать, но Осборн, проинструктированный своими начальниками, не стал вести долгие переговоры. «Если вы желаете сменить в Германии правительство, — без обиняков заявил он Пачелли, — то можете делать это и дальше. Я же не вижу возможности заключить мир до тех пор, пока неизменной сохраняется немецкая военная машина» (183).
Тем не менее союзники отказывались вести активные военные действия — в народе эту войну называли drole de guerre; «странной», «чудной» или «сидячей» войной — Sitzkrieg.
В течение двух месяцев — с апреля по май 1940 года — Гитлер оккупировал Норвегию и Данию. Первого мая началось вторжение во Францию и Нидерланды. Девять месяцев «сидячей» войны канули в прошлое.
Наконец, после долгого и томительного — с 1934 года — пребывания в бездействии партия войны была вызвана на авансцену для дальнейшего представления британской комедии масок: пришло время Уинстона Черчилля (см, рис. 5.2). Вопреки тому, что старались внушить публике с помощью яростных открытых дебатов, смена караула между Чемберленом и Черчиллем прошла на удивление гладко: действительно, эти двое всего лишь довели до логического конца заговор, который был плодом их же совместных усилий в течение многих лет (184): 10 мая 1940 года Уинстон Черчилль надел шлем империи, став премьер-министром, главным поборником антифашистского крестового похода. Удивительный факт — подавляющее большинство либеральных историков очень редко (лучше сказать, никогда) интересовались следующим простым вопросом: если вся та вражда и разногласия между отдельными представителями британского истеблишмента в отношении Германии были реальными, а не мнимыми, то почему тогда Черчилль, твердолобый противник Германии, оставил в кабинете министров и в разведке большую часть ближайших сподвижников Чемберлена (185)? Действительно, он сохранил на прежних постах тех самых умиротворителей, тех самых якобы профашистски настроенных политиков прошлой эпохи, многие из которых всегда были «его людьми» (например, Сэмюэл Хор), продолжать заниматься тем, чем они, проявляя непревзойденные способности, занимались все предшествовавшие годы, то есть дурачили нацистов перспективой заключения союза, — вводили их в заблуждение, чтобы направить рейх против России и получить запас времени, в течение которого можно было бы втянуть в войну американцев.
