Авелир замолчал.
– Продолжай, Авелир – сказал Эгин, с удивлением обнаружив при этом, что уста его не разомкнулись.
– Итак, Ибалар опередил меня и забрал Дайла себе…
Авелир, как оказалось при более внимательном рассмотрении, тоже «говорил», не двигая губами, и тем не менее у Эгина создавалась полная иллюзия живой, настоящей беседы. «Впрочем, – отмахнулся Эгин, – это сон, а во сне все может быть».
– …Поначалу Ибалар учил Дайла так, как, быть может, учил бы и я. Но потом Ибалар вложил в душу Дайла слишком много зла, которому ему становилось все сложней сопротивляться. Он научил его свободно и без трепета бродить тропами, приводящими в страну, где свет и добро никогда не появляются. Я не допустил Черного Посвящения. Лагхе удалось унести ноги из Мертвых Болот, правда, запятнав себя одним из самых тяжких преступлений перед самим собой – убийством учителя. Я полагал, что со временем все доброе воскреснет в Лагхе и что гордыня, семена которой посеял в его душе Ибалар, никогда не даст губительных всходов. В своей наивности я полагал, что даже после трудов Ибалара Лагха будет в состоянии осуществить тот замысел, ради которого я в бытность свою мечтал найти Дайла-отраженного и воспитать его по-своему. И на этот раз я позвал его сюда при помощи твоего медальона не только затем, чтобы крушить костеруких и помыкать шардевкатранами. Однако теперь, когда Лагха здесь, я понимаю, сколь недальновиден был Авелир, старая и уродливая болотная саламандра…
Похоже, Авелир был действительно недоволен собой, действительно был удручен и подавлен. «Старая и уродливая болотная саламандра», – кажется, так Авелир себя при Эгине еще не величал.
– Значит, тебе не нравится Лагха? У него черная душа? Он по-прежнему следует той дорогой, что указал ему Ибалар?
– Нет, это не совсем то, что я хотел объяснить, – отрицательно замотал своей плоской головой Авелир. – Лагха стал отличным воином. Он стал проницателен и хитер, как полубоги древности. Но именно поэтому он стал жесток и несгибаем, словно стальной прут.
– Что же в этом плохого? – Эгин действительно не понимал.
– Лучше бы ты спросил, что в этом хорошего. Настоящая мудрость мягка, настоящая жизнь текуча, а настоящий воин гибок, словно поток теплого морского ветра… Одним словом, для исполнения того, о чем я мечтаю, он, увы, не подходит, – с тяжелым вздохом подытожил Авелир.
– О чем же ты мечтаешь, Авелир? – поинтересовался и впрямь заинтригованный Эгин.
– О том, чтобы ты, Эгин, исполнил то, что, как мне казалось раньше, должен исполнить Лагха.
– Я обязан тебе своей жизнью. Как же я могу отказаться? Я обещаю тебе, что если то дело, о котором ты еще не сказал, мне по силам, а в том, что это дело доброе, я не сомневаюсь, я сделаю все, что требуется.
Авелир спокойно кивнул и, подойдя к балюстраде, облокотился о перила балкона и чуть свесился вниз. Затем, пробурчав что-то невнятное себе под нос, вновь обратился к Эгину, знаком подозвав его к себе.
– Тогда слушай и смотри. Ты видишь тень? Вон там, на той стене?
Эгин всмотрелся туда, куда указывал Авелир. Действительно, на серой кладке противоположной стены, приобретшей в ослепительном сиянии полной луны цвет слоновой кости, можно было отчетливо различить что-то похожее на человеческую тень. Не очень четкую, но… Эгин вперился в ночь, как это только что сделал Авелир, с тем, чтобы понять, кому эта тень принадлежит. Никого.
– Тень вижу, – подтвердил Эгин.
– Это моя смерть, она совсем рядом, – буднично, без страха и рисовки изрек Авелир.
Эгин сглотнул воздух. А затем с шумом выдохнул. Может, Авелир все-таки шутит?
– Видишь черного дрозда, что уснул в излучине виноградной лозы? – продолжал Авелир.
Эгин поднял глаза в гущу дикого винограда, где, положив голову под крыло, спала неприметная черная птица.
– Это вестник. Он прилетел, чтобы сообщить мне, что у меня есть время окончить все земные дела.
Эгин пристально взглянул на Авелира. Нет, такие шуточки за эверонотом раньше не водились.
– Итак, скоро мне уходить, Эгин. И потому моим единственным учеником придется стать не Лагхе Коаларе, а тебе. Ты не Отраженный и тебе не случилось родиться с ключами ото всех важных дверей и сундучков этого мира. Ну да это не так страшно, как мне казалось встарь. И поэтому я прошу тебя, Эгин, найти Черный Цветок.
– Что такое Черный Цветок, Авелир? – стыдясь собственного невежества, спросил Эгин. Он знал, что такое Золотой Цветок. Да и то, знал лишь понаслышке. Какие-то места, где хорошо основывать столицы, копать колодцы, разбивать сады или что-то в этом роде…
– Круг Земель славен двенадцатью Золотыми Цветками. Так мы называем благословенные места, где вся работа спорится, природа ласкова, а нечисть боязлива. Но ничего не остается неизменным. Иногда и Пути Силы изменяются. Золотые Цветки уходят из одних мест и распускаются в других. Но вот беда – в том, что в тех местах, где раньше был Золотой Цветок, распускается Черный Цветок и все в мире идет наперекосяк, мертвые вылазят из могил, твари становятся алчны, нежить чувствует себя вольготно и не боится людских слов…
– Ты хочешь сказать, происходит все, что происходит сейчас на Медовом Берегу?
– Да, Эгин. Я хочу сказать, что на Медовом Берегу распустился Черный Цветок и пока ты не найдешь и не уничтожишь его, здесь будет все, как уже есть. Даже если мы перебьем шардевкатранов, костеруких, южан, аютцев и восстановим мир и справедливость, они продлятся не дольше, чем до следующего полнолуния…
– Ну… скажи хотя бы как их ищут! – вскричал Эгин.
То, о чем просил его Авелир, поначалу показалось ему трудным, но выполнимым. Однако чем больше они углублялись в суть вопроса, тем более отчаянной и невыполнимой затеей все это начинало казаться.
– Если бы я знал как, я бы нашел сам…
– А Лагха, Лагха знает?
– По крайней мере, в бытность свою Кальтом Лозоходцем он знал.
Эгин встрепенулся. Мысль о том, что гнорр Свода – Отраженный, звучала уже не впервые, но каждый раз, когда она звучала, Эгину было как-то не по себе… Значит, в бытность свою Кальтом Лозоходцем… Любопытно, что еще сравнительно недавно Эгин полагал Кальта фигурой сугубо мифологической. А теперь ему предлагают ни много ни мало, а самому стать Лозоходцем. Эгин Лозоходец. Звучит!
– Скажи мне, Авелир, – спросил Эгин после долгого молчания, – а в чем твоя корысть? Зачем тебе, когда ты будешь мертв, знать, что Черный Цветок уничтожен и что Вая или, к примеру, Кедровая Усадьба вновь стоит в венце Золотого Цветка?
– Э-э… – устало махнул рукой Авелир. – Некогда, когда я и Ибалар жили душа в душу, как и положено единоутробным братьям, мы горели одной идеей. Воскресить наш народ, поднять его из небытия, оживить племя эверонотов, последними сыновьями которого мы с Ибаларом являемся. Но прошло время. Я возмужал и понял, что желать воскрешения мертвых – значит идти наперекор законам мироздания. Считать зубы в хуммеровой пасти. Плодить нежить, какими красивыми словами ты ее не обзови. Я понял, что мой народ, увы, был достоин той участи, которая его постигла и осознал: единственное, что достойно жизни – моя мудрость и мои искусства, мудрость и искусства эверонотов, воплощенные в тех, кто придут после меня. В тех людях, что придут после меня. В людях, но не в эверонотах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
