На границах протягивались линии новых и возобновленных крепостей. В этих крепостях водворялись гарнизоны, в состав которых поступали люди из низших слоев населения, менявшие посадский или крестьянский двор на двор в стрелецкой, пушкарской или иной «приборной» слободе. Этот вновь поверстанный в государеву службу мелкий люд, пишет историк Платонов, в большинстве своем извлекался из уездов, которые тем самым теряли часть своего трудоспособного населения.
В это время, отмечает В. О. Ключевский, «населенные имения переходили из рук в руки чуть не с быстротой ценных бумаг на нынешней бирже».
После возврата Ордынской династии к власти в 1572 г. фактическим правителем стал глава земской Думы Симеон. В 1575 г. 22-летнего царя Ивана Ивановича (уже лишенного в 1572 г. фактической власти) заставили отречься от престола в пользу Симеона. Это и есть известное «отречение Грозного» 1575 г.
На престол взошел ордынский хан Симеон, один из сыновей Ивана III (у него был сын Симеон), который в 1576 г., по-видимому, венчался с тронным именем Иван. Симеону было около 80 лет (так как Иван умер в 1505 г., т. е. за 79 лет до 1584 г.). Умирает Симеон-Иван в 1584 г.
На престол садится его сын Федор Иванович, известный в традиционной истории как второй сын Ивана Грозного.
Федор Иванович, вступивший на престол, был чрезвычайно религиозным царем. Он был женат на Ирине Годуновой. От этого брака у них родился сын, будущий царь Борис Годунов. Борис, соответственно, был внуком Симеона-Ивана, т. е. продолжателем старой Ордынской династии.
Еще при жизни отца (царя Федора) Борис (Годунов по матери) уже именуется царем и фактически выполняет царские обязанности, принимает послов. Следовательно, Борис Годунов был не братом Ирины, как утверждает официальная история, а ее сыном.
Таким образом, по мнению Фоменко и Носовского, возникло две династических ветви.
Первая — потомки Ивана и Ивана Ивановича, воспитанные Романовыми.
Вторая — потомки хана Симеона-Ивана. Эта ветвь старой Ордынской династии. Ее представители — царь Симеон-Иван, его сын царь Федор Иванович, а затем сын Федора — царь Борис Федорович (известный нам как «Годунов»).
ПОСЛЕДНИЙ ХАН ТРЕТЬЕГО РИМА
Умирая, царь Федор завещал царство царице Ирине и сыну Борису. Вскоре Ирина уходит в монастырь, и вся власть переходит к Борису Годунову.
Сразу же с приходом его к власти вновь прозападная партия Романовых начинает борьбу за власть. С этой целью они устраивают побег заточенного в монастырь Симеоном Бекбулатовичем сына Ивана Ивановича Дмитрия, который был пострижен под именем Григорий. В народе сразу был пущен слух, что царевич Дмитрий жив и объявился в Польше.
Дальше известное всем собирание в Польше ополчения для воцарения на русский престол законного царя Дмитрия. Ополчение идет на Москву.
На руку партии Романовых играли стихийные бедствия, пришедшие на Русь. Два года был неурожай. Начался страшный голод, уносивший тысячи людей. Народ питался бог знает чем: травой, сеном и даже трупами животных и людей; для этого даже нарочно убивали людей. Чтобы облегчить положение голодавших, Борис объявил даровую раздачу в Москве денег и хлеба, но эта благая по цели мера принесла вред: надеясь на даровое пропитание, в Москву шли толпы народа, даже и такого, который мог бы с грехом пополам прокормиться дома; в Москве царской милостыни не хватало, и много народа умерло.
13 апреля 1605 г. за обедом царю Борису внезапно становится плохо. Он едва встал из-за стола. Изо рта и носа хлынула кровь, и он наскоро был пострижен в монахи под именем Боголепа, а через два часа умер.
Приносится присяга на верность жене Бориса Марии и его сыну Федору Борисовичу.
Войска же, под влиянием тяжелого экономического положения, под воздействием партии Романовых отказались принять присягу и перешли на сторону Дмитрия, который уже стоял под Москвой.
В этот момент князь Шуйский заявляет, что Дмитрий — настоящий царь. В Москве начинается бунт. Романовские бояре врываются в царские покои и убивают вдову Бориса и его сына.
В стране ходили слухи о том, что царевич Дмитрий не погиб в Угличе, а чудом уцелел.
Московское правительство, встревоженное вестями о появлении самозваного царевича, объявило, что под личиной «Дмитрия» скрывается беглый чудовский монах Григорий Отрепьев. Этот период русской истории вошел в историографию под названием Смутное время.
К сожалению, отмечает известный русский историк Сергей Федорович Платонов, историография долго не разбиралась в обстоятельствах Смутного времени настолько, чтобы точно показать, в какой мере неизбежность Смуты определялась условиями внутренней жизни народа и насколько она была вызвана и поддержана случайностями и посторонним влиянием.
Наша Смута, говорит он, вовсе не революция и не кажется исторически необходимым явлением, по крайней мере на первый взгляд. Началась она явлением совсем случайным — прекращением династии; в значительной степени поддерживалась вмешательством поляков и шведов, закончилась восстановлением прежних форм государственного и общественного строя и в своих перипетиях представляет массу случайного и труднообъяснимого.
Одну из теорий происхождения Смуты дает в своей «Истории России» С. М. Соловьев. Он считает первой причиной Смуты дурное состояние народной нравственности, явившееся результатом столкновения новых государственных начал со старыми дружинными. Это столкновение, по его теории, выразилось в борьбе московских государей с боярством. Другой причиной Смуты он считает чрезмерное развитие казачества с его противогосударственными стремлениями. Смутное время, таким образом, он понимает как время борьбы общественного и противообщественного элементов в молодом Московском государстве, где государственный порядок встречал противодействие со стороны старых дружинных начал и противообщественного настроения многолюдной казацкой среды.
Другого воззрения держится К. С. Аксаков. Во время междуцарствия разрушалось и наконец рассыпалось вдребезги государственное здание России, говорит Аксаков. И. Е. Забелин причины Смуты видит в «правительстве», иначе — в «боярской дружинной среде» (эти термины у него равнозначны). Боярская и вообще служилая среда во имя отживших дружинных традиций (здесь Забелин становится на точку зрения Соловьева) давно уже крамольничала и готовила смуту. Н. И. Костомаров (в разных статьях и в своем «Смутном времени») высказал иные взгляды. По его мнению, в Смуте виновны все классы русского общества, но причины этого бурного переворота следует искать не внутри, а вне России. Внутри для Смуты были лишь благоприятные условия. Причина же лежит в папской власти, в работе иезуитов и в видах польского правительства. Указывая на постоянные стремления папства к подчинению себе восточной церкви и на искусные действия иезуитов в Польше и Литве в конце XVI в., Костомаров полагает, что они, как и польское правительство, ухватились за самозванца с целями политического ослабления России и ее подчинения папству. Их вмешательство придало нашей Смуте такой тяжелый характер и такую продолжительность.
Неизвестно, кто был на самом деле «возродившийся» царевич Дмитрий, хотя о его личности делалось много разысканий и высказано много догадок. Московское правительство объявило его галицким боярским сыном Гришкой Отрепьевым только в январе 1605 г. Раньше в Москве, вероятно, не знали, кем считать и как назвать самозванца. Достоверность этого официального показания принимали на веру все наши историки. С. М. Соловьев считал, что обман самозванца с его стороны был неумышленный и что Отрепьев сам верил в свое царственное происхождение.
Костомаров доказывал, во-первых, что Лжедмитрий и Отрепьев два разных лица, во-вторых, что названный Дмитрий не был царевичем, но верил в свое царское происхождение, и, в-третьих, что самозванец был делом боярских рук. Виднейшим деятелем этой интриги он считает Богдана Вельского. Особо следует отметить мнение крупнейшего нашего ученого B. C. Иконникова. В своей статье «Кто был первый Лжедмитрий» (Киевские университетские известия, февр. 1864 г.) Иконников берет в основу своего исследования точку зрения Маржерета и некоторых других современников, что Лжедмитрий есть истинный царевич, спасенный вовремя от убийц.
При разногласии исследователей и неполноте исторических данных составить себе определенное мнение о личности названного Дмитрия трудно. Большинство историков признает в нем Григория Отрепьева; Костомаров прямо говорит, что ничего не знает о его личности, a B. C. Иконников и граф С. Д. Шереметев признают в нем настоящего царевича.
Бесспорно, однако, считает Платонов, то, что Отрепьев участвовал в этом замысле: легко может быть, что роль его ограничивалась пропагандой в пользу самозванца. (Есть известия, что Отрепьев приехал в Москву вместе с Лжедмитрием, а потом был сослан им за пьянство.) За наиболее верное можно также принять и то, что Лжедмитрий — затея московская, что это подставное лицо верило в свое царственное происхождение и свое восшествие на престол считало делом вполне справедливым и честным.
