долго в дороге, вот и среагировал как-то неправильно. Ты не обижайся на меня, пожалуйста.
— Да нет, всё нормально. Я тут кексов принёс, Дуся передала.
— Ох, Дуся, вот она нас балует. То кексы, то пирожки. Кстати, пирожки очень вкусные, — улыбнулся Модест Фёдорович. — Я на обед с собой в институт прихватил, так хорошо пообедал, что не пришлось даже в столовую идти.
На кухню вошла Маша. Вернее, услышав наш разговор, вошла.
— Вы тут чаёвничаете? — спросила она и тоже плюхнулась за стол.
Модест Фёдорович встал, налил ей чай и поставил перед ней чашку.
— Ой, какие вкусные кексики. Дуся пекла? — спросила она.
— Да, Дуся, конечно, — сказал я.
— Да, хорошо тебе, Муля. Ты увёл у меня Дусю, так что теперь ты можешь кексики хоть каждый день кушать. А вот мы… — она посмотрела на меня неодобрительно и отхлебнула чай.
— Ну, видишь, Маша, Дуся — женщина. Сам-то я кексы печь не умею. Ты тоже женщина, поэтому ты вполне можешь делать кексы, причём ещё более вкусные, чем Дуся, — дипломатично сказал я.
Модест Фёдорович чуть не поперхнулся чаем. Маша метнула на меня гневный взгляд, но промолчала.
Чтобы разрядить обстановку, я сказал:
— Я зашёл к вам не просто так, и не потому что кексы принёс.
— Посмотреть, помирились ли мы? — насмешливо фыркнула Маша. — Вдруг я твоего отчима покусаю его спасать надо.
— Да нет, кексы — это заодно, по пути. Вообще-то я принёс вам две путёвки в дом отдыха в Алушту, — сказал я.
Радостная улыбка осветила Машино лицо.
— Муленька! — заворковала она, — да какая ты лапушка! Как же тебе это удалось?
Она цепко схватила обе бумажки и начала их рассматривать.
— Да здесь же нет ничего! Никого не вписано!
— Я знаю, что ничего не вписано. Вы можете вписать сами себя, — сказал я. — Это мне по знакомству помогли с путёвками, вот они нигде и не числятся. И два места в хорошем номере с видом на море вам будет обеспечено. Санаторий, если я не ошибаюсь, называется «Прибой». Но лучше туда позвонить и всё уточнить заранее. К сожалению, эта путёвка горящая, поэтому через три дня надо выезжать.
— Ой, три дня всего! Я не успею собраться! — запричитала Машенька, подскочила, чмокнула меня в щеку и выскочила из кухни.
— Спасибо, Муля, — кивнул Модест Фёдорович. — Конечно, для меня это непредвиденная поездка, потому что я сам только с командировки, а на работе полный завал, и у меня очень большая куча работы. Но Маше, конечно, надо отдохнуть, она в положении, ей скоро рожать. Поэтому, конечно, я отпрошусь и хоть ненадолго поеду с ней в санаторий. Думаю, дня на три или четыре, потом вернусь, а она пусть уже дальше будет в этом санатории.
— Ну, слушай, отец, ведь путёвка пропадёт. Она на двадцать дней, эта путёвка, а ты хочешь только три дня быть.
— Ну, ты понимаешь, Муля, у меня же сейчас защита проекта по разработке вермикулитовых добавок…
В это время на кухню вбежала Маша, на которой было надето синенькое платьице в белый цветочек.
— Муля, посмотри! — она крутнулась вокруг своей оси, и юбка взвилась колоколом. — Как тебе новое платье? Я в нём не сильно толстая?
— Нет, Маша, ты очень хорошо выглядишь, — сказал я, пытаясь скрыть иронию от такой метаморфозы своей мачехи.
Машенька мгновенно изменилась после того, что я её видел два последних раза. Сейчас передо мной была ласковая кошечка, которая ворковала, улыбалась, спрашивала моего совета по любому поводу.
Я смотрел на это, бросал взгляды на Модеста Фёдоровича и не видел никакой радости в его глазах.
На обратном пути из дома Мулиного отчима, я забежал на телеграф и позвонил Алле Мальц. Долгое время никто не брал трубку, затем она-таки подошла к телефону, и я услышал её сонный голос через поскрипывание и шум в трубке.
— Алла, — сказал я, — это Иммануил Бубнов.
— Муля? — удивилась она. — Что случилось?
— Ну, во-первых, я хотел сказать тебе, что скоро приезжают югославы, и я очень надеюсь, что ты найдёшь время в своём графике и продолжишь съёмку в той роли, в которой ты играла в фильме в Югославии.
— С удовольствием! — заверещала радостно в трубку Алла. — Когда? Что мне надо делать?
— Ну, пока посмотри, чтобы у тебя было пару новых платьев, потому что после съёмок мы, может быть, пару раз заедем в ресторан или там ещё куда-нибудь, — обтекаемо сказал я. — Надо посмотреть по графику, план мероприятий только составляется.
Алла радостно защебетала в трубку о том, как она рада.
— Подожди, подожди, — прервал я поток её словоизлияний, — тут ещё всё вилами по воде писано.
— Что случилось?
— Ты понимаешь, Тельняшев, ты же помнишь, как он дрался с парнями, бухал и всё остальное. Так вот, он натравил отца на нас, а отец у него в Главлите работает. Это связано с цензурой. И вполне возможно, что он зацензурит весь этот фильм, и ничего вообще не получится. И этот фильм даже не выйдет на экраны.
Некоторое время в трубке было огорчённое молчание.
— Алла? — спросил я.
— Да, я думаю… Слушай, Муля, а как ты считаешь, если я пожалуюсь дяде?
— Ну, я думаю, что это нормально, — ответил я, стараясь, чтобы в моём голосе не проскользнула радость, — потому что от этого фильма, в котором ты снимаешься в одной из важных ролей, от этого зависит твоя дальнейшая актёрская карьера. А перспектива у тебя, как у актрисы, есть, это я тебе точно говорю.
— Я обязательно поговорю с дядей!
— Тогда, Алла, я тебя попрошу такое. Во-первых, никому не говори, что это я пожаловался, потому что ты сама понимаешь, кто такой я, и кто такой Тельняшев. А во-вторых, ты потом мне расскажи всё, чем всё закончилось. Только давай не по телефону, а загляни ко мне на работу.
— Договорились, договорились! — сказала Алла, и я положил трубку.
Я шёл по улице и был очень доволен собой. Сделал гадость на сердце — радость. Прекрасно. Теперь пусть Тельняшев на себе прочувствует, что и как.
Но больше я был рад, что данный прецедент случился, и Алла вписалась за это, а также будет подключён её дядя. Поэтому если уж её дядя впишется за наш фильм, то никакие интриги Завадского, Нановича и прочих заинтересованных лиц никогда не помешают мне доделать фильм до конца и получить от этого большие дивиденды.
А на следующий день, прямо с утра, меня переловила кареглазка Оля.
— Муля, можно тебя на минуточку? — сказала она и решительно потянула меня за рукав в Красный уголок.
Там сейчас никого не
