Тельняшев-старший, — дальше мы сами вполне справимся.
— Вот встречу югославов, поздороваюсь с коллегами и сразу уйду. Не беспокойтесь об этом, — покладисто кивнул я.
— Нет! Сейчас уходите! — рявкнул Тельняшев, — у нас тут международный проект, а не базар.
— Приказа на отчисление меня из списков встречающей делегации не было, — спокойно ответил я, — сначала ознакомите меня с приказом под подпись, и тогда я сразу же уйду.
— Будет вам завтра приказ! — злорадно пообещал Тельняшев.
— Вот и отлично, — спокойно ответил я, — значит, завтра я и уйду. А сейчас не мешайте, пожалуйста. Вас я, кстати, в списках не вдел.
И я демонстративно развернулся к обоим Тельняшевым спиной и принялся обсуждать с Ваней необходимые усилители для камеры и варианты как туда припаять новую запчасть.
— Но послушайте! Как же так?! Мы же отработали и съемки, и все остальные мероприятия! Там осталось всего ничего доделать! Основная работа уже сделана! — попытался воззвать к голосу разума Козляткин, но не преуспел.
— Там много ляпов и ерунды, — лучезарным голосом сказал Тельняшев-старший, — поэтому исправлять всё теперь будет более компетентный сотрудник.
— Ваш сыночек, — не выдержал и подал опять голос Ваня.
— Вы кто такой?! — взвизгнул Тельняшев-старший, — вы какую роль играете в этом проекте, а? Завтра же вас тоже отчислят!
— Ну и пускай, — усмехнулся Ваня и подмигнул мне.
— Но Матвеев же весь процесс технических съемок делает, — пролепетал бледный Козляткин, — без него всё зафиналить не получится.
— А что, в великой Советской стране нет нынче других «делателей» технических съемок? — насмешливо ответил ему Тельняшев-старший.
— Это называется «звукооператор», — флегматично поправил его Ваня, который сейчас явно нарывался, — если вы не знаете даже самых простых понятий, то как вы собираетесь завершить съемки?
— Не твоё дело! — рявкнул Тельняшев-старший, который, кажется, только что сообразил, что перегнул палку.
— А я, в таком случае, отказываюсь продолжать дальше сниматься! — громко, на весь перрон, заявила Фаина Георгиевна, которая как раз подошла (потому что опоздала!) и прекрасно всё слышала.
— И я тоже отказываюсь! — поддержала её Рина Зелёная скандальным голосом.
— Да сколько угодно! — рявкнул Тельняшев-старший, — загримируем какую-нибудь другую артистку. И не будем лицо снимать крупным планом. Вон их сколько.
— Думаю, и Миша тоже откажется, — опять не смогла промолчать Злая Фуфа и язвительно добавила. — А у него, между прочим, главная роль. Так что тут кого попало загримировать не получится.
— Не надо говорить за всех, — обрезал её Тельняшев, — вы отказались сниматься? Отказались. Так что вы здесь делаете? Немедленно покиньте перрон!
— Перрон — это место общего пользования, вообще-то, а не ваша собственность, — медовым голосом пропела Рина Зелёная.
— Богдан, не молчи! — шикнул на него папашка, который из последних сил «держал удар».
Тельняшев-младший, всё это время стоял столбом и даже не пытался вставить свои пять копеек. Кажется, до него только что стало доходить, в какую засаду он попал. Ведь если актёры отказываются сниматься, Ваня тоже, считай, уволен, значит все эти места придётся закрывать ему. Иначе фильм под срывом.
Он сейчас напоминал рыбу, выброшенную на берег. И только хлопал глазами.
И тут, когда оба Тельняшева вот-вот готовы были сдаться, на сцене появился Капралов-Башинский и заявил, преданно глядя то на Тельняшева-старшего, то на Тельняшева-младшего:
— Да не обращайте на эти демарши внимания, Богдан Эдуардович, Эдуард Казимирович! Актёры моего театра прекрасно заменят недостающих. Вон у меня их сколько. И звукооператора вам найдём. Сколько скажите, столько найдём.
У меня чуть челюсть не отпала после такого вероломства.
А Глориозов, который тоже всё это слышал, подбежал к Тельняшеву-старшему и принялся трясти того за руку, подоборстрастно заглядывая в глаза:
— Я директор театра Глориозова. Фёдор Сигизмундович Глориозов! Это моё имя. И я — главный театральный режиссёр. У нас в репертуаре есть похожие постановки. Так что мы можем хоть сейчас вам и актёров дать, и костюмы, и декорации! Наши режиссёры помогут вам, чтобы процесс съемок был выстроен лучшим образом, и наши югославские друзья остались довольны!
При этом на меня он демонстративно старался не смотреть.
Капралов-Башинский аж позеленел от такой неприкрытой конкуренции, подскочил к Глориозову и, оттеснив его своим плечом, затараторил, задыхаясь от возмущения:
— Я первый сказал! Мои актёры!
Я смотрел на них и в душе усмехался: как быстро была предана наша театральная дружба, когда запахло деньгами и съемками.
Люди. Такие люди.
— И сценарий завтра вы должны передать! — сообщил мне Тельняшев-старший, игнорируя вопли Глориозова и Капралова-Башинского и повернулся к сынульке, — не забудь, Богдан. Но я с тобой отправлю Варвару Павловну, и она проследит, чтобы всё было в ажуре.
— У нас в Комитете посторонним вход воспрещён, — подал голос Козляткин, к которому, кажется, вернулся голос.
— Варвара Павловна — наш юрист, — сквозь зубы сообщил Тельняшев, — выпишете ей, значит, пропуск. И лично проводите.
— Быстро же у тебя проект забрали, Муля, — громко заметила Фаина Георгиевна в наступившей тишине, — некоторые люди, как глисты, пока всё до конца не высосут, не успокоятся. А не знают, сердешные, что погибают вместе с хозяином, которого высосали.
— Вы это на что намекаете? — покраснел от гнева Тельняшев-старший. — Кто тут глисты? Что за глупые аллегории?!
— Кто? Я намекаю? — изумилась Фаина Георгиевна, — в моём возрасте уже ни на что намекать не надо, голубчик. Могу себе позволить говорить прямо.
— Вы уволены! — заверещал Тельняшев, — я лично прослежу, чтобы вам в Москве даже работу уборщицы не дали! Поедете обратно в свой Таганрог! Да я…
Что там ещё мог сделать с Раневской товарищ Тельняшев-старший, мы не расслышали. Поднялся шум — вдалеке показался поезд, который взревев, медленно и важно въезжал нам навстречу.
— Едут! — закричали в толпе встречающих, и по сценарию оркестр грянул марш. В таком бедламе расслышать что-либо не представлялось возможным.
Поезд, чихнув пару раз облаком дыма с пронзительным гудком, лязгом и свистом проскрежетал мимо нас. В окна вагонов наблюдали пассажиры. Я всматривался в их лица, в надежде увидеть Мирку.
Наконец, чихнув в последний раз, поезд начал замедляться, замедляться, пока аж совсем не встал.
Проводники ловко начали открывать двери, опускать ступеньки. И вот, наконец, толпа пассажиром тоненьким ручейком полилась из каждого вагона, вливаясь в толпу встречающих.
Нас перед этим проинструктировали, поэтому наши девушки из Комитета стояли с табличками и улыбками, к каждой была прикреплена своя группа. Тем временем парни подхватывали чемоданы и сумки, помогая гостям выходить.
— Ох ты ёж твою пень! — выдохнул Толик из управления по контролю за репертуарами. Он хоть и был широкоплечим и сильным, с виду напоминая дворфа, этот чемодан явно вытащить не мог. Мы с Ваней бросились на подмогу.
— Что они туда пихают, кирпичи, что ли? — простонал Ваня, который стоял
