них отыщу Роба, вот только бы он не надумал натворить глупостей. Состояние, испытываемое после смерти близкого человека, а также мысли, посещающие голову в самые первые дни, мне были также хорошо известны.
Я разыскал его спустя пятнадцать минут в нескольких кварталах от дома. Пикап был припаркован прямо у дверей пустого в это время дня бара, а сам он сидел, склонившись над столиком в углу. Стискивая в пальцах стакан, пьяным немигающим взглядом Роб смотрел на почти пустую бутылку водки.
Я молча сел напротив него. Долгое время мы просидели без движения, но потом он поднял голову и заплетающимся языком произнес:
— Д-джон… ты все п-правильно с-сказал… Это я в-виноват… Я д-должен был у-ув-везти ее…
Я не знал, что ответить. Было чертовски страшно видеть его в таком состоянии, но черт возьми, как же чудовищно глупо все вышло! Не останься они из-за гребаного ублюдка Тодда еще на два дня, Айлин действительно была бы жива. Конечно, я не сказал этого вслух.
Все же ужасно, что нельзя предугадать, как повернутся события и еще ужасней осознавать, что ты мог их предотвратить, но ничего для этого не сделал. И больше ничего не можешь сделать — все уже случилось. К сожалению, невозможно отмотать жизнь на пару кадров назад и исправить допущенную оплошность. Всего лишь маленькую оплошность.
Впервые за долгое время я почувствовал, что хочу выпить. Воображение мгновенно нарисовало картину, в которой я подношу стакан с виски к губам, делаю восхитительно-обжигающий глоток, ощущаю, как оно спускается по пищеводу, достигает желудка, медленно разгоняет по венам застывшую кровь и, наконец, теплой спасительной волной поднимается в голову. Я четко представил, насколько мне станет легче после этого маленького глотка, но тотчас отогнал от себя эту мысль.
На самом деле мне потребовалось куда большее усилие над собой, чем могло бы показаться со стороны. Судорожно сглотнув, я потянулся в карман за сигаретами.
— Роб, ты ни в чем не виноват. Я сглупил, сказав тебе ту чушь. Прости, сам не понимаю, что на меня нашло. А вот от того, что ты будешь корить себя, легче не станет. — Ища слова поддержки, я помолчал, но потом горько добавил: — По правде говоря, ни от чего легче не станет. Эта боль надолго и уйдет она только со временем. Время единственное, что сможет помочь.
Я мог бы солгать, что завтра, через неделю или через месяц ему полегчает, но не хотел врать, заранее зная, через что ему предстоит пройти. Ему не полегчает ни через месяц, ни через год и даже спустя десять лет эта боль будет очень сильной. Она притупится со временем, но останется с ним навсегда. С этим невозможно смириться.
— Допивай свою водку и пойдем, — мягко, как ребенку сказал я. — Тебе надо поспать.
— У м-меня ничего н-не осталось… Айлин б-больше нет… д-дома т-тоже н-нет… У м-меня отобрали в-все, а я с-слишком стар, ч-чтобы жить д-дальше…
— Я у тебя есть, Роб. И Терри. Мы есть друг у друга, — четко, с нажимом на каждый слог выговорил я. — Пойдем. Тебе нужно выспаться, завтра рано утром выдвигаемся в путь.
Он послушно поднес стакан ко рту, одним махом выпил содержимое, затем с силой опустил его на стол. Стакан громко звякнул о деревянную крышку стола, а Роб в ту же секунду пьяно икнул. Расплатившись с барменом, я взял его под руки и повел к выходу.
Спустя семь часов я, Терри и Лора сидели перед телевизором в гостиной, пока Роб спал в нашей комнате. С той минуты, как я с трудом втащил его в квартиру, он ни разу не просыпался.
По местному телеканалу шли новости. В них говорили, что за ночь в округе пропало четверо человек, вследствие чего все уже поняли — ужас, творившийся в сотнях километрах к северу, добрался и сюда. Эвакуацию еще не объявили, но жителей призвали после наступления темноты не выходить из домов и по возможности готовиться к отбытию в лагерь для беженцев. Мы не успели уехать до начала паники. Что ж, теперь придется опять двигаться с черепашьей скоростью и стоять в пробках на каждом блокпосту.
Периодически я выходил на балкон, чтобы выкурить сигарету и глядел на притихший в вечернем сумраке город. Его рассеивал только свет уличных фонарей и мерцающие неоном рекламные вывески. Дом Лоры находится почти в самом центре и обычно улицы здесь наполнены жизнью, но сегодня под окнами не наблюдалось ни души.
Выезжать я задумал на рассвете. Было неизвестно, как поведет себя Роб, но я определенно решил, что запихну его в свою машину и если будет нужно, повезу на восток даже против воли. Южный лагерь является лишь временной отсрочкой — отсюда до него четыреста пятьдесят километров, что для зараженных тварей означает всего пару недель пути.
Днем заезжал Харрис. Его настроение по поводу происходящего было таким же воинственным и вместе с тем скептическим. Поговорив с ним, я пришел к выводу, что от растерянности он просто сдался и не знает, что предпринять. Намерения сидеть в городе до последнего он так и не изменил.
Вместе с Льюисом и Райтом он обустроил убежище в подвале своего дома и ночами планировал его охранять, а днем жить обычной жизнью. Я сделал еще пару попыток убедить его в необходимости отъезда, но так и не достиг результата.
Когда Терри уснула, Лора предложила перенести ее к ней в комнату. Я тоже намеревался отправиться в постель и был уже на пути в спальню, но внезапно она остановила меня вопросом:
— Мистер Уилсон, мы можем поговорить?
— Конечно, Лора. В чем дело?
— Можно я поеду с вами? — выпалила она и тотчас отчаянно смутилась от собственной смелости.
Судя по всему, прежде чем обратиться ко мне, она потратила немало времени, чтобы как следует ей запастись. На лице у нее проглядывало сильное волнение, щеки порозовели, а глаза смотрели куда угодно, только не на меня.
Прозвучавшая просьба меня удивила, поэтому с недоумением я переспросил:
— С нами? Но ваша сестра и племянники остаются здесь. Вам следует убедить ее и Харриса уезжать.
— Вы же слышали его, — тихо пролепетала она. — И потом, даже если они решатся уехать, то в лагерь. Я не вижу в этом смысла, он слишком близко.
— Здесь вы правы, но на первое время можно уехать хотя бы туда. Там есть военные, они позаботятся о вас и если инфекция докатится в те края, вас эвакуируют дальше.
— Да, но ведь вы сразу едете дальше. — В волнении
