- Если бы я был стукачом, - пришла пора и ему козырнуть знанием русского жаргона, - неужели вы думаете, что я стал бы так примитивно... - горячо начал он, но плешивый нетерпеливо кивнул:
- Ладно, ладно. Не будем ссориться. Так вы в самом деле прибыли оттуда?
- Да, - кивнул Фридрих, на ходу перестраивая свою легенду. - Родители увезли меня туда в раннем детстве. У меня даже имя дойчское: Фридрих. Недавно я вернулся в Россию. Не могу пока сказать с уверенностью, что навсегда - это зависит... (он сделал паузу) от разных обстоятельств. Но, вероятно, надолго. Скажу честно: я не могу назвать себя вашим единомышленником. Но у меня есть свой собственный ум, и я хочу разобраться в некоторых вещах. Без розовых очков официальной пропаганды.
- Это не очки, это шоры, - буркнул сквозь бороду другой заросший.
- Так что я очень надеюсь на то, что вы меня просветите. У вас найдётся время, чтобы немного поговорить со мной? Я, правда, скучный собеседник, и к тому же въедливый. Люблю задавать неудобные вопросы, знаете ли.
- Это пожалуйста, - самодовольно заявил плешивый. - Здесь, слава богу, не Берлин. Там-то со своим мнением лучше вообще не вылезать.
Тётка в розовом одобрительно кивнула:
- Была я в этом Берлине. С виду всё здорово, а как посмотишь - ничего особенного. Чисто, как в морге. Плюнуть некуда. Жизни там нет, - убеждённо заключила она. - Как там можно жить, не понимаю.
- Кстати, что вы такое читали, когда мы вошли? - спросил Фридрих плешивого, уводя внимание от собственной персоны.
- Ответы Валерии Новодворской на вопросы читателей "Свободного слова", - охотно сообщил плешивый. - Жаль, вы не слышали сначала, тогда многие вопросы стали бы вам ясны. Но у нас тут есть отпечатанные копии, возьмите, - он подвинул через стол сложенный листок с текстом, напечатанным не иначе как на лазерном друкере. Фридрих невольно подумал об оборотной стороне прогресса - десять лет назад у оппозиции было куда больше проблем с множительной техникой...
Вернулась Ирина, поставила к столу табуретку.
- Спасибо, - поблагодарил Фридрих одновременно и ее, и плешивого, садясь и беря предложенную бумагу. - Новодворская - это ведь польская диссидентка? - изобразил он неведение.
- Беларусская.
- Ну да. Но все равно, она гражданка Райха...
- Она - гражданка Беларуси, - строго возразил плешивый. - Мы не признаем оккупации Райхом восточных земель.
"С тем же успехом вы можете не признавать восход солнца, - подумал Власов. - Кстати, если бы не признавали, не пользовались бы имперским термином "восточные земли". Вслух же он постарался все-таки закончить мысль:
- Прошу прощения. Но, так или иначе, она иностранка. А "Свободное слово" ведь - российская газета?
- "Свободное слово" - газета демократов всех национальностей, - так же строго ответил плешивый. - Мы не делим людей по этому признаку, мы же не нацисты.
- Стало быть, вы интернационалисты? - невинно осведомился Власов.
- Из того, что идею интернационализма подняли на штык... то есть на флаг большевики, еще не следует, что она плоха, - подал голос козлобородый дедок. - У нас есть свой лозунг - "Антитоталитарии всех стран, объединяйтесь!" Между прочим, фракция демократических коммунистов - одна из влиятельных в российском демдвижении.
Фридриха так и подмывало спросить, нет ли у них заодно фракции вегетарианских людоедов, но он вспомнил о выбранной роли и продолжил:
- Но ведь и национал-социализм не препятствует конструктивному сотрудничеству между нациями? Вот, к примеру, Россия и Райх - давние союзники...
Этот тезис был встречен презрительным фырканьем и хмыканьем.
- Этому вас в школе учили, что-ли? - иронически осведомился патлатый. Мосластая девица наградила своего кавалера восхищённым взглядом.
- Да, в школе. Меня там научили многим вещам, - пожал плечами Фридрих. - Земля вращается вокруг Солнца, действие равно противодействию. И вроде бы ни разу не обманули...
- Да российские нацисты попросту под дойчскую дуду пляшут! - снизошла до пояснения толстая женщина в розовом.
"Если бы!" - подумал Фридрих, а вслух уточнил:
- То есть это плохо? Я имею в виду - по существу, без эмоционально окрашенных оборотов?
- Конечно, плохо, - тоном учителя в начальной школе ответил плешивый. - Россия - суверенное государство, и никто не вправе учить нас жить.
- Тогда вернемся к моему исходному вопросу, - удовлетворенно произнес Фридрих. - Почему госпожа Новодворская, гражданка того же самого Райха... ну хорошо, пусть Беларуси - учит, как вы выразились, жить российских читателей вашей газеты?
- Ну, во-первых, она же не нацистка... - терпеливо начал пояснять плешивый, не слишком, кажется, сконфуженный, но его перебил один из соратников, самый заросший из всех:
- Эдик, да что ты с ним цацкаешься? У него ж на роже написано, что это гэбульный провокатор!
Фридрих тут же напустил на физиономию оскорбленное выражение, но Эдик примирительно поднял ладонь:
- Игорь, не кипятись. Может быть, человек в самом деле не понимает.
- Я просто задал вопрос, - заметил Фридрих. - Разве не для этого вы здесь собираетесь? С каких пор попытка разобраться в чужих взглядах является провокацией? Я совсем не имел в виду, что Новодворская нацистка. Я просто о том, что, живя за границей, она вряд ли разбирается в местной ситуации лучше живущих в России...
- Вы напрасно недооцениваете контакты между демократами по разные стороны границы, - возразила Ирина. Фридрих, собственно, в тесных контактах и не сомневался, но был доволен, что получил подтверждение.
- И кроме того, - продолжил он, - у меня есть в Берлине знакомые, сочувствующие СЛС. Так вот, они отзывались о Новодворской без особого почтения. Даже говорили, что ее чрезмерный радикализм дискредитирует все дело.
- Россию терапевтическими методами не вылечить, - пробурчал Игорь.
- А какими же? Хирургическими? - тут же обернулся к нему Власов, но Эдик уже протестующе мотал головой:
- Демократические партии России отвергают насильственные методы борьбы!
- И кстати, - заметил Фридрих, - откуда вообще следует, что Россию надо лечить? Я здесь, правда, недавно - если не считать послевоенных детских воспоминаний - но мне она показалась вполне процветающей страной. Если не считать московской подземки... но, знаете ли, в Нью-Йорке это тоже не самое привлекательное место...
- Вы бывали в Нью-Йорке? - заинтересовалась тощая девица.
- Нет, но...
- Ясно, - девица мигом утратила к нему интерес. - Судите по нацистской пропаганде.
- А вы бывали в Нью-Йорке? - осведомился в ответ Фридрих, но Эдик, как видно, имевший представление об истинном положении дел в американской подземке, предпочел замять эту деликатную тему:
- Вы судите лишь по парадной витрине режима. Это благополучие создается трудом заключенных концлагерей...
- Не могу поручиться за Россию, - слукавил Власов, - но, по крайней мере, в Райхе благополучие создается трудом свободных работников. Принудительный труд малоэффективен, это доказано всей историей и в последний раз - большевиками. Несмотря на огромную систему ГУЛАГа, значительно превосходившую лагеря Райха, им так и не удалось добиться экономического процветания. Обеспечить кратковременный рывок - да, на короткой дистанции кнутом можно добиться больше, чем пряником. Но в долговременной перспективе... Вклад заключенных в устойчивую экономику невелик. Они в основном лишь покрывают расходы пенитенциарной системы, что логично и справедливо.
- Да как же можно - такое называть справедливым! - возмутилась толстая в розовом, и телеса ее заколыхались от гнева. - Это ж принудительный труд! А принудительный труд - это преступление!
- Преступление - это то, что совершили эти люди, - возразил Фридрих. - В абсолютном большинстве это уголовники.
- Ну и что? - как ни в чем не бывало, отозвался Эдик. - Все люди имеют права, и уголовники в том числе.
- Уголовники посягают на чужие права - справедливо в ответ посягнуть на их собственные.
- Тогда вы ничем не будете отличаться от уголовника, - непреклонно заявил Игорь.
- Разве? - приподнял брови Фридрих. - По-вашему, нет никакой разницы между бандитом, стреляющим в честного гражданина, и полицейским, стреляющим в бандита?
- Это передергивание, - тут же заявил Игорь.
- В чем же оно состоит?
Игорь замялся, но Эдик пришел ему на помощь:
- Полицейский стреляет, чтобы предотвратить преступление, или чтобы помешать преступнику скрыться. Если тот уже арестован, полицейский не имеет права в него стрелять.
- А бандит убивает жертву и тогда, когда она лишена возможности к бегству, - заметил Фридрих. - И уж, само собой, она не затевает никаких преступлений. У бандита есть право на адвоката, на апелляцию, даже на амнистию - жертва же всего этого лишена... Но хорошо, значит, право арестовать бандита, отнять у него священное право на свободу, вы признаете. Почему, в таком случае, нельзя отнять у него жизнь, если он отнял чужую? И, кстати, предотвратить тем самым все преступления, которые он совершит в будущем - процент рецидива по тяжким преступлениям весьма велик, это вам подтвердит американская статистика. Более того, по-вашему, его даже нельзя заставить работать! Он должен жить в тюрьме на всем готовом за счет денег налогоплательщиков, в том числе - своих жертв и их близких! Разве это справедливо?
