В результате для противника сложилась острая кризисная ситуация на стыке двух групп армий, что привело к оперативной неустойчивости войск правого крыла группы армий «Север» — ее 16-й армии, вынужденной начать поспешный отход от Невеля, продолжавшийся с 30 декабря 1943 года по 8 января 1944 года. Это дало возможность без каких-либо усилий продвинуться вперед нашему правому соседу 2-му Прибалтийскому фронту. Уже к 4 января его войска достигли линии Новосокольники, Лошково, озеро Ущо, пройдя 30–40 километров без боя. Отход противника укрепил южный фланг группировки наших войск, наносившей удар под Ленинградом и Новгородом, оказал определенное влияние на их победу, когда мощная глубоко эшелонированная оборона врага, так называемый северный вал, которую он укреплял более двух лет, рухнула и захватчики были отброшены далеко от подступов к городу Ленина.
Если говорить в целом о плане Ставки для фронтов западного направления советско-германского фронта, то он по ряду весьма существенных причин не мог быть осуществлен в полном объеме, поскольку для этого нужны были мощные силы, оснащенные бронетанковыми войсками, более щедрое снабжение боеприпасами, горючим и всем необходимым для успешного ведения столь серьезной операции.
Тем не менее войска трех фронтов западного направления, наступавшие зимой 1943/44 года в Белоруссии, оказали существенное влияние на успех советских войск под Ленинградом, а также сыграли важную роль в достижении победы на главном направлении — на Правобережной Украине. Они сковали группу армий «Центр»,[89] не позволив ей оказать помощь потерпевшим в это время катастрофическое поражение группам армий «Юг» и «А».[90]
Если оценивать Городокскую операцию в свете последующих действий советских войск на белорусском направлении летом 1944 года — я имею в виду операцию «Багратион», — то надо сказать, что успех под Городком созвал предпосылки для наших достижении в районе Витебска, последующего удара на Полоцк и на территорию Прибалтики.
Глава шестая. Операция «Багратион»
В течение всей зимы 1944 года войска 1-го Прибалтийского фронта непрерывно наносили удары по врагу. В конце концов их наступательные возможности иссякли. Передышка стала необходимой не только для подготовки к новому наступлению, которое мы надеялись осуществить летом 1944 года, но и потому, что весна была в разгаре. Вот почему в марте, когда мы проводили очередную наступательную операцию против витебской группировки врага, я решил просить у Ставки разрешения на переход к обороне. Но надо было заручиться поддержкой соседа командующего Западным фронтом генерала В. Д. Соколовского, войска которого тоже участвовали в наступлении. Вызвав его по прямому проводу, я предложил совместно позвонить Сталину. Василий Данилович, согласившись, что войскам необходима передышка, обращаться к Сталину не советовал: в Москве, мал, не хуже нас знают обстановку на фронтах.
Когда я все-таки позвонил в Ставку, Верховный, как всегда, внимательно, не перебивая, выслушал доклад об обстановке и доводы в пользу прекращения наступления, потом, после минутного молчания, спросил:
— А что думают на этот счет на Западном фронте? Я сообщил о мнении генерала Соколовского, считающего, что Ставка и без нашей просьбы придет к такому же решению.
— Хорошо, подумаем, — заключил И. В. Сталин и попрощался.
2 апреля из Генштаба сообщили, что подписана директива о переходе войск 1-го Прибалтийского фронта к обороне, причем нам предстояло оборонять рубеж между Полоцком и Витебском силами трех армий: 4-й ударной, 6-й гвардейской и 43-и. 11-я гвардейская выводилась в резерв Ставки в район Невеля.
Не успели мы по-настоящему развернуть работу по созданию прочной обороны, как перед нами возникла чрезвычайно ответственная задача по оказанию срочной помощи одной из крупнейших в Белоруссии партизанских группировок, действовавшей в полосе 1-го Прибалтийского. О грозившей партизанам опасности я узнал от прибывшего к нам представителя Белорусского штаба партизанского движения при нашем фронте, секретаря ЦК Компартии Белоруссии И. И. Рыжикова. Когда он переступил порог, я по выражению лица гостя догадался, что его привело ко мне чрезвычайное событие.
— Товарищ командующий! — воскликнул он, даже не поздоровавшись. — Гибнет наша «партизанская республика», смерть угрожает тысячам партизан и жителей!
— Что стряслось, товарищ Рыжиков? — спросил я, пораженный его словами. Кому и где угрожает беда?
Подойдя к столу, представитель белорусских партизан быстро развернул карту и, обведя карандашом треугольник между Полоцком, Лепелем и Бешенковичами, сказал:
— Вот здесь, как вы знаете, долгое время среди моря слез и страданий, принесенных на нашу землю фашистскими оккупантами, назло фашистам существовал один из островков Советской власти. Долго наши партизанские бригады сидели у оккупантов в печенке, но вот теперь они решили любой ценой покончить с ними… — Закурив трофейную сигарету, которую машинальным движением вытащил из нагрудного кармана, и отмахнув ладонью струйку дыма, И. И. Рыжиков продолжал: — Не один раз терпели фашисты неудачу, когда пытались покончить с нашей «партизанской республикой», поэтому идут на любые жертвы, чтобы добиться успеха… И положение сейчас у нас отчаянное. Не исключено, что против партизан брошено пять полнокровных дивизий и свыше десяти отдельных частей. Наступает около шестидесяти тысяч карателей при поддержке сотни с лишком танков и двухсот пятидесяти орудий и минометов… А противостоит этому всего около семнадцати тысяч слабо вооруженных народных мстителей, положение которых затруднено не только абсолютным превосходством фашистских карателей в силах, но и скованностью партизанских частей. Они лишены сейчас самого большого своего преимущества — маневренности, так как связаны по рукам и ногам. Не могут же партизаны бросить женщин, стариков и детей на произвол карателей?! Рыжиков задумался на мгновение, а затем добавил: — О решительных намерениях фашистов свидетельствует также и то, что возглавляют этот карательный поход известный палач и садист, сам «генеральный комиссар оккупированных областей Белоруссии» генерал-лейтенант Готтберг и командующий третьей танковой армией генерал-полковник Рейнгардт…
Слушая взволнованный рассказ представителя партизанского движения, я стал обдумывать наиболее вероятные пути оказания помощи народным мстителям.
Надо сказать, вражеское командование избрало для этой операции против партизан, получившей издевательское наименование «Весенний праздник» («Фрюлингсфест»), самое выгодное для него время: наши войска, изнуренные многомесячными боями, перешли к обороне, и нельзя было думать, что в условиях развернувшейся весенней распутицы можно без тщательной подготовки прорвать оборону противника, чтобы подать руку помощи партизанам. Следовательно, если даже Ставка разрешит нам ударить солидной группировкой войск по противнику с целью прорыва к Западной Двине, то попытку эту предпринять можно не раньше чем через 10–15 дней. А за это время фашисты расправятся с партизанами или вытеснят их с территории Полоцко-Лепельской зоны. Выходит, помочь можно только массированными ударами нашей авиации по карателям и организацией регулярного снабжения окруженных боеприпасами сбрасыванием их с самолетов на парашютах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});