зажимаете. Они не работали нигде, вот и кричат. Смотрите, молодые, которых вы приняли, спокойно трудятся, а выступают только старики, привыкшие при старом редакторе пить водку и приходить на работу, когда вздумается.
– Василий, не хотелось бы разгонять. Смотри, та же Задрина, ругается, но вынуждена работать, чтобы не получать замечаний, – оправдывался Алик. – Да и все остальные…
– Это все так. Но мой бывший начальник, когда при нем такое же началось, всех крикунов уволил. Каждое утро – комиссия из трех человек. Три опоздания – и на увольнение…
***
Шар, который надувают беспощадно, стремительно и без разумной дозировки, может лопнуть. Коллектив телерадиокомпании маленького нефтяного города вместо того, чтобы тратить энергию на поиски и ликвидацию городских проблем нашел благонадежный выход чувству справедливости, зажатому в тиски чинопочитания и боязни. Он уничтожал своего начальника, который занимался проблемной журналистикой, то есть – тем, чем и должны были заниматься журналисты маленького нефтяного города, хотя бы отчасти. Но Алик сохранял внешнее спокойствие и невозмутимость, считая такое поведение средством визуальной борьбы, когда противник, видя его спокойствие, мог подумать, что все удары ему нисколько не вредят.
***
Если в текущий момент им хорошо, люди порой не замечают признаков надвигающейся катастрофы, после которой могут потерять все. Отвлекающие действия Алика, связанные с накоплением замечаний и выговоров принесли успех: Задрина не заметила, как главная опасность в виде Гиматуллиной подошла вплотную.
Во второй половине пятницы Алик подписал заявление Гиматуллиной об отзыве из отпуска прямо со следующего понедельника, тут же издал приказ об увольнении Задриной и отправил секретаря знакомить ее с приказом.
– Только в присутствии моего адвоката! – раздался истеричный крик Задриной.
«Птица подстрелена, – потер ладони Алик, но тут же оборвал течение радостной мысли, поскольку верил, что все плохое созданное им, может вернуться к нему от кого- либо повыше должностью. – Радоваться убийству врага нельзя, хоть и враг этот плох, ведь все мы – люди и каждый по-своему прав…»
– Отказывается от подписания приказа, – сообщила Бухрим, прервав размышления.
– Составляем акт об отказе, – приказал Алик…
Когда Алик вышел в коридор в конце рабочего дня, мимо него прошествовала Задрина, не потерявшая гордости, но заплаканная и несчастная. За ней влачился шлейф ее несчастья, ощутимый, как запах горелой проводки.
Алик верил в шлейф. Он считал, что каждый человек живет в колпаке энергетики, мыслей о нем, действий потусторонних сил, душ умерших, ангелов и демонов.
«О тебе думают, – говорил Сапа, – и чем больше людей желает тебе успеха мысленно, тем лучше. Работай на окружение». Алик видел, что все меньшее число людей желает ему добра. Это его тревожило, он словно бы скатывался в глубокую энергетическую воронку.
***
«Вроде бы, все», – поставил точку Алик, но опять поспешил…
– Зайдите ко мне, – загадочно попросила Пупик, выглянув в коридор.
– Что случилось? – спросил Алик, подойдя к ее столу.
– Надо, чтобы в понедельник проигрыватель, который у вас дома, был здесь, – шепотом произнесла Пупик. – Прокуратура придет с проверкой. Кто-то сообщил, что вы используете этот проигрыватель для личных целей. Кроме того, будут проверять начисление премиальных, но за это я не боюсь. Сообщили также и о беговой дорожке, которую вы купили, как нецелевую, для занятий бегом. Там вообще спрашивают: что у нас тут творится?
Алик слегка пользовался положением руководителя, приобрел для телевидения проигрыватель нового поколения и унес его домой. Это было нехорошо, но интересно. Он не хотел тратиться на быстро устаревавшую технику. Поэтому наш герой был не чист, но он и не стремился к полной чистоте. Он не крал и не претендовал на многое и считал, что данного самоограничения в российском обществе достаточно, чтобы чувствовать себя честным.
– Хорошо, принесу, – согласился Алик, – а откуда вы знаете о проверке?
– Старые связи, – ответила Пупик, на лице которой промелькнуло, что она сообщает это, несмотря на то, что не так давно начальник ее сильно обидел.
– Спасибо, – сказал Алик. – Это Задрин написал.
– Почему вы так думаете? – спросила Пупик, нисколько не удивившись.
– Он был у меня дома, и я ему показывал возможности этого видеомагнитофона, – ответил Алик, – а затем он его видел на работе, когда проходила ревизия.
Пупик не возразила, что было на нее не похоже.
ДЕПУТАТСКИЙ ПРИЕМ
«Душа, допускающая духовную всеядность, безрассудно слепа так же, как слеп человек, поедающий все, без исключения».
Время от времени в маленький нефтяной город приезжал кто-нибудь из высших чинов и принимал посетителей, как это было в стародавние времена. Чиновники вселяли в обиженных жителей маленького нефтяного города надежду, солнечным зайчиком гулявшую по маленькому нефтяному городу, и жители, как куры, устремлялись кудахтать на солнечный зайчик, казавшийся им небесным посланием. Но зайчик был глух и нем, он немного согревал голову, когда житель маленького нефтяного города попадал под него, но потом наступало охлаждение вплоть до простуды.
На прием к Бабенковой, заезжей депутатше из окружной Думы, в которой работала теперь и Матушка, Задрина пришла во всеоружии.
Вооружившись диктофоном, она прошла в зал, где депутатша, внешне милейшее создание, исполняя обыденный ритуал повышения собственной популярности, принимала жителей маленького нефтяного города, разговаривала с каждым и утешала.
– Разберемся, разберемся, можете не сомневаться, – заверяла она, благожелательно семафоря глазками.
Задрина подобострастно тянула вперед диктофон, создавая однозначное впечатление, что она жаждет записать каждое слово депутата, которое не иначе как жемчужина вываливалось из депутатских губ и, несомненно, со звоном запрыгало бы по полу, если бы Задрина не протягивала вперед коробочку диктофона и не ловила каждую жемчужину в ненасытное диктофоново пузо.
О сладость угождения высокому лицу, о щедрость цветения души, порождаемая этим стремлением! Ради этого служения люди доносят и оговаривают, смиренно пригибают спины и подходят нежной крысиной походкой. Если бы они знали, что в глазах этих высоких лиц, они всего лишь детали стиральной машины, которая должна создавать им блеск и никак иначе, потому что в противном случае ее надо крутить отверткой и постукивать молотком…
Как только со стула, разогретого многочисленными жалобщиками, встал последний посетитель, Задрина привскочила с места, где в рядок, будто воробьи на проводе электропередач, сидели журналисты и, коротко перебрав ножками, упала в жалобное кресло, мигом преобразившись из журналиста в нежданного просителя.
– У меня тоже просьба, – сказала она, мгновенно поменяв подобострастную улыбку на рыдания. – Меня начальник гнобит, сил нету уже-е-е-е…
Слезы, внезапным дождем, полились из глаз Задриной так обильно, что если бы глаза и были теми маленькими тучками, испускавшими горькую влагу, то они исчезли бы в пять минут.
– Да успокойтесь, рассказывайте, – удивилась Бабенкова быстрой смене привычного
