Я смотрю на Юрия Бойко: он как будто бы спокоен, но вот пальцы... Пальцы выдают инженера-механика, он старается их напрячь, вместо того чтобы расслабить, и от этого они дрожат еще заметнее.
- Чего дрожишь?
- Холодно...
- Кой черт холодно! В июле!- У меня вспотел лоб, но, честно говоря, совсем не от духоты.
- Не попадут они,- говорю.- Представь себе иголку на дне корыта, а у тебя, скажем, десять маковых зерен... Сколько у тебя шансов попасть в иголку?
Слушает. И другие слушают. И я готов уже дальше развивать свою "теорию вероятности", но в этот момент из глубины начинает нарастать шелестящий шум. И слова сами сворачиваются во мне. В отсеке безмолвие, какого не бывает в природе.
Шум этот очень похож на шум приближающегося поезда. Очень привычный для человеческого уха. Обычно такой шум не вызывает чувства опасности: отойди подальше от рельсов, и все. Однако представьте себе, что курьерский поезд, сойдя с рельсов, гоняется за вами во всех мыслимых направлениях и нет у него другой цели, как догнать и раздавить вас. Жуткий сон...
Это не сон. Это - реальность. Каждый из нас застыл, приложив ухо к шпангоуту,- мы слушаем приближающийся заунывный шум.
Немец уже выпустил по нашей "малютке" четыре торпеды. Мы уклонились. Теперь он носится рядом, очевидно пытаясь отправить нас на дно таранным ударом. Для этого немецкой лодке достаточно задеть нас своим носом, но трудно попасть в "малютку"! Выручает Иван Шахов - это единственный человек, ровный голос которого беспрерывно слышен в центральном посту: он докладывает пеленги. Но и без докладов акустика немецкую лодку хорошо слышно. Сейчас она проходит у нас над головами. Сколько метров отделяет нас от нее? Семь? Пять? Может, три?
Шум начинает стихать - лодка удаляется. Сейчас она развернется, прослушает горизонт. Хоть двигаемся мы на самых малых оборотах, но шумок все-таки есть... Вот она и кидается на этот шумок. Когда стальная акула проходит рядом, возникает неудержимое желание пустить торпеду. Но у нас их всего две, и командир бережет торпеды.
Безотчетно твержу про себя присловье комдива Колышкина: "Не догонишь... не догонишь... А догонишь - не возьмешь!" В такие моменты он еще любит напевать свою "коронную" песню - "растут фиалки, ароматные цветы...". Насчет фиалок не привилось это у меня, наверное, из-за отсутствия вокальных данных, а вот присловье не сходит с языка. В устах Колышкина слова "а догонишь - не возьмешь!" имели магический смысл. Сколько подводников слышали их в тот момент, когда лодку подбрасывало под водой от близких разрывов! Не было такой "щуки" или "малютки", на которой бы Колышкин не ходил в поход. За ним укрепилась слава не только талантливого боевого комдива, но и отчаянно везучего человека. По меньшей мере полбригады могло бы подтвердить верную примету: если Колышкин идет в поход, лодка обязательно вернется. Ну, а с пустыми руками, само собой, Колышкин возвращаться не привык... Забегая вперед, скажу, что и в самом деле за всю войну ни одна глубинная бомба не попала ни в одну из тех лодок, на борту которых находился в тот момент Колышкин. Только по возвращении переносил свой чемоданчик на новую лодку и отправлялся в очередной поход. Почти всех товарищей потерял в этой войне, но самого его смерть миновала. Все прошел. Все! Он да Морозов - "малюточный дед", совершивший двадцать семь боевых походов. Два непотопляемых комдива, два подводника с такими судьбами, что никакого воображения придумать такое не хватит...
Нет с нами на "М-173" ни "малюточного деда", ни Ивана Александровича Колышкина. Я "проверяю" всесильность заклинания "а догонишь - не возьмешь!", и пока действует... Хоть у фашистов лодка - не сравнить с нашей (и торпед раз в пять больше, и скорость выше, и запас электроэнергии побогаче), а ничего они с нами сделать не могут. Вот опять рядом прошли, да промазали!
А шумит, вражина, так, что, кажется, пальцем можно показать, куда надо выстрелить... Это какой-то зуд... Ну, влепи же ему, командир, вот он, рядом! Все взгляды обращены к Терехину. Уже все без исключения не в силах бороться с искушением "влепить", только командир - тот самый разухабистый флагманский минер, который так часто в мыслях "брал не по чину",- сохраняет хладнокровие и вообще ведет себя так, словно у него и нет этих двух торпед. Я понимаю, что ощущение очевидной близости противника противоречиво: опасность реальная, а данных для атаки нет. И желание "стрельнуть" идет от чувства близкой опасности. Но как слаба эта трезвая мысль! Ее биение едва-едва фиксируется сознанием, она кажется помехой...
Фашист опять меняет тактику - я слышу доклад акустика: "Пошла..." Значит, у немца нервишки пожиже, чем у нашего командира: решил пострелять... Ну что ж - может, это к лучшему.
Теперь мы слышим другой шум - ровный, сверлящий. Жж-жшшш... Словно тяжелый жук налетает... В этот миг все так и застывают кто где стоит: торпеда - сама смерть - проносится рядом... Жж-жшшш - это она жужжит в нескольких метрах за бортом. Подслеповата, правда, на наше счастье... Пятый раз мы провожаем ее не дыша... Нам еще повезло, что у немца обычные парогазовые торпеды. Были б магнитно-акустические - пиши пропало... Может, поэтому немец и взбесился и стал носиться как угорелый...
- Правильно говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать,вздыхает штурман Катькалов.
Это, без сомнений, абсолютная истина, которая комментария не требует. Потому и бережет Терехин торпеды.
В эти минуты я невольно вспоминаю командира лодки "М-176" Бондаревича. Вероятно, каждый вспоминает. Его лодка попала точно в такую же ситуацию, никуда от воспоминаний не деться. Только одно дело - слушать рассказ товарищей в базе...
"М-176" шла в надводном положении, когда сигнальщик увидел рубку лодки противника. Лодка большая - примерно такого же класса, как наши "катюши". Немцы тоже заметили "малютку". Обе субмарины тут же погрузились, и началась четырехчасовая дуэль.
Когда "малютка" Бондаревича погружалась, над ней пронеслись две торпеды. А вскоре акустик "М-176" Адамюк доложил о приближении еще двух торпед. Бондаревич уклонился и от них. После этого немец перестал стрелять и долго маневрировал, пытаясь перехитрить командира "М-176". Но в игре на выжидание шансы у немца оставались нулевые: Бондаревича нельзя было спровоцировать на необдуманный поступок. Этот скромный и сдержанный человек обладал поразительным хладнокровием.
После часового маневрирования немец выпустил еще две торпеды. Так же безрезультатно произвел он седьмой и восьмой выстрелы. Девятый. И, наконец, десятый.
Немец разоружился. Теперь, даже если на стеллажах у него лежали запасные торпеды, ему надо было отходить, чтобы перезарядить аппараты. А может быть, пришла ему пора всплывать, потому что разрядилась аккумуляторная батарея. Трудно решать за противника, еще труднее - гадать. Скорее всего, вражеский командир подумал, что у советской лодки нет торпед. Поэтому он отошел недалеко.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
