— Уверяю тебя, Джулиан, что вовсе не собираюсь злиться. Мне отлично известно, как Даниэль умеет убеждать. И я очень благодарен тебе за совет. А также — за кларет. Кстати, это любимое вино Данни.
— Она сама настояла, чтобы я приобрел это вино. Даниэль взяла под опеку мой винный погреб и покупает туда то же самое, что и в твой. Признаться, пока я не могу пожаловаться на ее вкус.
— Ты не прав, кузен, — усмехнулся Джастин. — Существует разница между вкусом и опытом. Даниэль имеет большой опыт в области виноделия, этим занимался ее дед. Но настоящего вкуса в ней нет ни на грош…
Теперь Джастин был вынужден ждать удобного случая для объяснения с женой. Однако когда он приехал к себе на Гросвенор-сквер, Даниэль дома не оказалось. Она была на каком-то званом вечере и обещала приехать только после ужина. Около полуночи граф отослал Питершама и Молли спать, а швейцару сказал, что намерен сам встретить ее светлость. Ему хотелось, чтобы как можно меньше домашних стали свидетелями позднего приезда молодой графини.
Джастин долго стоял у окна в библиотеке и следил за каждым проезжавшим экипажем. Наконец вдали появилась ее легкая коляска. Даниэль вышла и поднялась по лестнице к парадной двери в сопровождении молодого виконта. Оба они громко, заразительно смеялись. Это вызвало еще большее раздражение графа, хотя в том, что его жену провожает молодой человек, он не находил ничего предосудительного.
Парадная дверь распахнулась раньше, чем Даниэль позвонила. Граф с легким поклоном пропустил жену в холл.
— Надеюсь, вы приятно провели вечер? — спросил Линтон ровным голосом, хотя глаза его метали молнии.
Даниэль промолчала, чувствуя надвигающуюся грозу, и уныло поплелась вслед за мужем. Она уже хотела подняться по лестнице на второй этаж, когда Линтон остановил ее:
— Даниэль, я хотел бы с вами поговорить. Зайдемте на несколько минут в библиотеку.
— Джастин, сейчас очень поздно. И потом, я смертельно устала. Нельзя ли отложить наш разговор до утра?
— Если вы доставите мне неприятность, заставив применить силу, то будете об этом очень жалеть, — сказал граф весьма учтивым тоном, продолжая держать дверь в библиотеку открытой.
Какую-то долю секунды Даниэль колебалась, но тут же одумалась и проскользнула мимо графа в библиотеку. Щеки ее пылали.
— Что такое важное вы хотите мне сказать, милорд, если не можете даже повременить до утра?
— Очень многое, мадам. Я не желаю, приехав после двухнедельного отсутствия, обнаруживать свою жену предметом насмешек каждого лондонского сплетника, я не желаю, чтобы при моем появлении в клубе меня встречали смущенным шепотом и сочувственными взглядами. О чем вы думаете, Данни, позволяя себе такое вольное поведение в обществе шевалье д'Эврона? И, наконец, я не допущу, чтобы каждый болван, в том числе во Франции, величал меня рогоносцем.
— Ах, вот оно что! Гордость рода Линтонов! «Цезарь волен делать все, что захочет. Жена же Цезаря — вне подозрений». Так? Тогда выслушайте меня, милорд. Меня тошнит от подобного лицемерия, и я не намерена строить свою жизнь по этим правилам.
— Какого черта?! Что вы хотите этим сказать?
Даниэль решила пока придержать язык. Зная о неверности мужа, она не хотела обострять с ним отношения. Ее теперешнее положение было унизительным, но какая-то гордость в Даниэль еще осталась.
— Я имела в виду лишь то, что считаю нетерпимым двойной стандарт, принятый в обществе, — процедила она сквозь зубы и отвернулась. — Если бы шевалье д'Эврон был моим признанным любовником, то общество и не подумало бы осуждать нас обоих. Но оно не в состоянии допустить возможности существования между мужчиной и женщиной невинных, чисто дружеских отношений, а потому считает себя обязанным непременно облить меня грязью. Я не могу этого терпеть и не стану!
— А я не намерен терпеть продолжение разговора в таком тоне, — раздраженно ответил Линтон. — Вы вольны считать принятые в обществе правила лицемерными и ханжескими. Пусть так. Но вам придется научиться по ним жить. Теперь расскажите мне подробно, чем таким вы занимались в мое отсутствие с шевалье д'Эвроном, почему это чуть было не довело Джулиана до сердечного приступа и стало причиной всех этих толков о вашем неприличном, позорном поведении?
Даниэль подошла к окну, отдернула штору и некоторое время смотрела на дремлющую площадь. Сейчас он узнает все. Возможно, своим легкомысленным поведением она подсознательно провоцировала скандал, чтобы вызвать мужа на этот тяжелый разговор. Собственное двуличие терзало Даниэль, лишая ее сна ночью и покоя днем. К тому же если Джулиан уже признался Линтону, что знает правду, то честнее будет немедленно снять с кузена бремя хранителя чужой тайны.
— Хорошо, я все сейчас скажу. Но, боюсь, вам будет неприятно это слушать.
— В этом я не сомневаюсь, — отозвался ровным голосом Джастин. Он почувствовал, как внутреннее напряжение начинает быстро спадать. Ему стало ясно: сражение выиграно в результате всего лишь легкой перестрелки. — После того, что я уже слышал, — добавил он, — меня вряд ли можно еще больше расстроить. Так что смело говорите всю правду.
— Я раньше молчала только потому, что боялась вашей реакции: вы могли беспричинно разозлиться и не дать мне высказаться до конца. Тогда ситуация могла бы совсем выйти из-под контроля и разрушить нашу семью.
Даниэль уже не замечала, что эмоционально размахивает свободной от шторы рукой.
— Покороче, если можно.
Джастин слушал рассказ жены в глубочайшем молчании. Даниэль старалась не упустить ни одной детали из случившихся с ней приключений. Объяснила она и роль, которую во всем этом невольно играл Джулиан.
— Вы не должны его ни в чем обвинять, — горячо вступилась она за кузена. — У Джулиана не было другого выхода, как только хранить мою тайну.
— Я и не собираюсь винить кузена. Наоборот, на всю жизнь останусь его должником. Другое дело — шевалье.
— Он тоже ни в чем не виноват, Джастин. Я все делала сама. Все, что считала нужным. Он ни к чему меня не принуждал. Я даже не всегда с ним советовалась. Шевалье изо всех сил старался оградить меня от всяческих неприятностей, но очень скоро я поняла, что не нуждаюсь в этом. Для самозащиты мне оказалось достаточно револьвера в кармане платья.
Последние слова Даниэль, сопровождавшиеся молящей о доверии улыбкой, заставили графа бросить на жену взгляд, полный удивления и даже восхищения. Каких-нибудь две недели назад он был почти уверен, что превращение Даниэль из сорвиголовы в настоящую светскую леди бесповоротно завершилось, но оказалось, что это совсем не так. Джастин подумал, не стало ли подобное вынужденное раздвоение личности причиной всех их последних неурядиц? Даниэль не пошла бы на обман мужа только для того, чтобы получать удовольствия, в этом Джастин уже не сомневался. Более того, Линтон подумал и о том, какого душевного напряжения стоило его жене, обладавшей открытой и пылкой натурой, постоянно сдерживать себя и хранить тайну. Она и от него бегала, как от чумы, лишь потому, что боялась нечаянно проговориться. И была, конечно, права, полагая, что получит решительный отказ на просьбу позволить ей заниматься подобным делом.
