Насчет туфель он, конечно, не понял, но в целом мою мысль уловил. У него началась истерика. Он начал вопить: «Она никогда не расскажет о себе! Вы что, не понимаете? Это слишком больно!»
У меня не было сил читать ему лекцию на тему о боли – моей собственной боли.
Я повернулся, чтобы уйти, но боковым зрением увидел, что мадам стоит в полумраке на верхних ступенях и прислушивается. Тогда я изменил свое намерение и начал говорить громко.
«– Уверен, – сказал я, – что мадам просто тянет время, пока не найдет того, кто спасет ее. Она убеждена, что сможет водить меня за нос до бесконечности и я никуда не денусь, поскольку хочу получить деньги. Люди ждут годами, когда будут написаны книги. И в этом есть смысл ведь мадам живет в мире, где все и вся может быть куплено, включая писателей из Нью-Йорка»'.
Потом я заявил, что если она всю жизнь имела дело с продажными тварями, то это еще не значит, что я тоже отношусь к ним.
Мне показалось, что с этими словами можно покинуть сцену, тем более что мадам так и не сдвинулась с места.
Хлопнув дверью, я ушел и сделал то самое, что у меня прекрасно получается, когда я впадаю в кризис. Я поехал в тот самый бар на Левом берегу и получил анестезию в виде «Перно», перемежая его с коньяком.
Провидение, опекающее детей и пьяных, помогло мне добраться до квартиры, и пальцы мне не оттоптали.
Кажется, перед тем как совсем отключиться, я позвонил Фидл. Точно не помню.
Проснулся я во второй половине дня...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
13
Питер выключил компьютер и медленно закрыл крышку. Хотелось есть. Посыльный, приносящий ему продукты, был в отпуске, и в маленькой кухоньке не осталось никакой еды. Нужно срочно достать что-нибудь, или он рискует умереть с голоду.
После полудня начался моросящий, занудливый дождь. Питер сорвал дождевик с вешалки у двери, сунул босые ноги в потрепанные резиновые сапоги и спустился вниз.
Толкнув старинную дверь, потяжелевшую от многих слоев краски, он вышел в свинцовые сумерки.
Сходя по ступеням, Питер увидел полную женщину в светлом зеленоватом виниловом плаще, выходящую из такси. На голове у нее был полосатый, как зебра, шарф, воротник темно-красного цвета был поднят.
– Извините, – сказала она по-французски с явным американским акцентом. – Я ищу дом номер сорок два...
Питер резко остановился:
– Фидл?
– Привет, Питер! – услышал он знакомый вибрирующий голос.
– Что случилось?.. Мы ведь только что говорили по телефону!
– Только что? Прошло уже почти двадцать четыре часа!
– Но, черт побери, что ты здесь делаешь?
– Дорогой! – торжественно произнесла она. – Напряги свою память. Неужели забыл? Мне показалось, ты был немного навеселе. Наш разговор закончился тем, что я просила тебя приготовиться – я выезжаю.
Питер распростер руки и заключил ее в объятия.
– Фидл, я не помню этого. Но Боже, как я рад тебя видеть!
В ответ она обняла его за талию. Под плащом она была теплая и сухая, от нее пахло духами, напоминающими аромат цитрусов. Питер нежно отстранил Фидл и взглянул ей в лицо.
– Ты какая-то другая, – смущенно сказал он.
Фидл криво усмехнулась:
– Откуда тебе это знать, Питер? Не припомню, чтобы раньше мы прикасались друг к другу...
– И очень жаль!
Его охватил прилив нежности. Он прекрасно понимал, почему она проделала весь этот путь из Нью-Йорка. Безусловно, это не ради дела, в котором она в принципе не так уж и заинтересована. Она приехала, чтобы быть рядом, когда ему необходима поддержка. Питер попытался вспомнить, когда о нем вообще кто-нибудь заботился, не говоря уже о том, чтобы ради него пересечь океан, но так и не вспомнил. Такого не случалось.
Он повернул Фидл и положил ей руку на плечо.
– Пойдем, госпожа начальница! – улыбнулся он. – Я знаю местечко, где мы сможем прекрасно перекусить.
– Как скажешь...
Казалось бы, чем не идиллия: самый подходящий город, дождливый вечер, двое свободных людей, уединившихся в укромном кафе в конце вымощенной булыжником улочки, окна с кружевными занавесками, горящий камин и запах жареного мяса?
Казалось бы, что еще надо двум нормальным людям, соединенным судьбой, чтобы последовать естественным инстинктам и влюбиться друг в друга?
Именно так и случилось бы, будь это в кино. Но в жизни все иначе. Эту пару нельзя было считать вполне нормальными людьми. У Фидл свои эмоциональные секреты, говорил себе Питер, и Бог свидетель, у него самого – тоже. Их связывала работа. И как ни призывен был взгляд сидящей против него Фидл и как Питер ни скучал по ней – он только теперь начинал понимать это и не хотел нарушать хрупкое равновесие их отношений и идти дальше.
У Питера никогда не возникало сексуальных мыслей в отношении Федалии Налл. Он не представлял себя и ее в иных обстоятельствах, кроме деловых. Их отношения складывались из взаимного уважения, дружеских шуток, приятного ощущения, что они понимают друг друга, и (возможно, потому, что он сознавал, какой большой путь она проделала) с его стороны почти что благоговения.
„Нет, – думал он, – опыт показывает, что возможность поговорить и пошутить с умной женщиной, а тем более благоговейный страх перед ней не могут быть основой для романа».
– Итак, – сказала Фидл, изучая меню, – отдаюсь на волю моего гида. Не буду даже стараться переводить все это. – Она закрыла меню и потянулась к своему бокалу.
Он сделал заказ на двоих, велев для начала принести паштет и чувствуя себя с каждой минутой все лучше и лучше.
– Фидл, не могу тебе передать, как я тронут тем, что ты приехала. Жду не дождусь, когда отправимся смотреть город. Меня просто пугает, что, кроме знакомства с Парижем, у тебя здесь не будет абсолютно никаких хлопот.
– Никаких, если все получится как надо, – отрезала она.
– Что получится?
– То, ради чего я приехала.
– Да? А я-то думал, что ты приехала утешить несчастненького.
Она взглянула на него.
– Ничего подобного, Питер, – она заговорила угрожающим шепотом, – я приехала, чтобы хорошенько врезать тебе.
– Ты это серьезно? – Он заметил, что взгляд ее стал сердитым.
– Я серьезна как никогда. Ты помнишь, что сообщил мне по телефону?
– Нет, – тупо ответил Питер. – Прости. Скорее всего, рассказал тебе о своей стычке с Мартином.
– Да, в живейших подробностях. Моего ответа, полагаю, ты не помнишь...
Питер покачал головой.
– Прекрасно, – самодовольно продолжала Фидл. – Значит, я была права, что приехала сюда.
– Извини, что я спрашиваю. Но что ты мне на это сказала?
– Я сказала, что ты совершил ужасную ошибку. Женщин, подобных мадам Клео, нельзя отталкивать, нельзя оскорблять, нельзя ставить им ультиматумы.
