Бронна ждала у двери, напряженно вслушиваясь. Она чуть в обморок не упала от облегчения, когда отец вернулся в кабинет и плюхнулся на стул.
– Все в порядке, папа? – Она почти не дышала. – Он ушел?
– Да, да... – Отец вздохнул, вытирая лоб тыльной стороной руки. – Он ушел.
– А что ему было нужно?
– В номер на верхнем этаже прибывает новый постоялец. Пойди скажи маме, быстренько. И позови сестру. Вы обе поможете матери.
– Этот номер? Кто-то собирается его снять?
– Да, и это дама. Мадам Соланж, подруга майора. Иди-иди, еще очень много надо успеть сделать.
Позднее, когда женщины почти завершили свои неистовые усилия по наведению порядка в комнатах с помощью жалких средств, которыми они располагали, прибыл огромный сундук, окантованный медью. В приложенной записке было указано, что сундук следует распаковать, а вещи отнести в номер.
Однажды, когда Бронна после занятий направлялась домой, ее нагнал Максим Буазолет, парень, которого она знала еще по средней школе.
– Бронна, постой, – остановил он ее. – Ты идешь на демонстрацию в День Примирения? Все идут...
– Кто это – все? – Она недоверчиво взглянула на него.
– Весь наш лицей... Мы пойдем к могиле Неизвестного солдата. Там соберутся студенты со всего Парижа...
– Но я не могу, – поколебавшись, ответила она.
Отец будет в бешенстве, если она впутается в такое опасное дело. Демонстрации были строго запрещены режимом, неподчинившихся ждал расстрел.
Максим побагровел.
– Да ты что? – Голос его звучал сердито. – Ты же еврейка, как и я. Ты что, не знаешь, что они увозят евреев по ночам?
– Да, мой отец еврей. Но мама – нет... – Она сама чувствовала, как неубедительна и даже постыдна эта ее попытка защититься.
Весь день она чувствовала себя виноватой. Гробовое молчание отца было ответом на ее попытку рассказать за обедом о предстоящей демонстрации, а мать больно толкнула ее под столом ногой.
Ночью Бронна лежала без сна рядом со спящей сестрой. Ее переполняло возмущение. Возмущение тем, как приходится жить ей самой и ее семье, тем, что в окружающем мире на нее смотрят, как на недочеловека, а в семье считают ребенком. Да, один ее голос ничего не значит, но много, сотни и сотни голосов, звучащих справедливым гневом, могут кое-чего стоить. И если Максим и другие не боятся, то чем она хуже?
Заранее было решено, что студенты собираются у станции метро «Триумфальная арка», а затем все вместе направятся к могиле Неизвестного солдата.
На следующее утро, увидев, как ее друзья потихоньку удирают с занятий, Бронна собрала свои вещи и выскользнула за остальными. По дороге к площади Этуаль к ним присоединялись все новые и новые парни и девушки. Когда студенты приблизились к могиле Неизвестного солдата, их было уже гораздо больше тысячи. Они двигались в образцовом порядке. Ни выкриков, ни флагов или транспарантов. Их протест должен быть выражен без слов, пусть количество собравшихся говорит само за себя. По десять человек в ряд они пройдут по улице к могиле и постоят несколько мгновений, склонив головы, – неусыпная совесть молодежи Франции, оплакивающей своих погибших.
Когда они спускались по улице, Бронна находилась в середине колонны. Она держала за руки Максима и Жана Копо. Когда до площади оставалось не больше квартала, послышались крики. Впереди они увидели несколько немецких солдат, стоявших, видимо, на страже у памятника. Со своего места в шеренге Бронна не могла определить, кто первым начал перебранку – солдаты или студенты, шедшие в первых рядах.
Когда стало ясно, что впереди завязалась драка, цепочка ослабела, нарушилась.
Внезапно Бронну охватила паника. Она ухватилась сзади за кожаную куртку Максима, стараясь вытащить его из цепочки демонстрантов.
– Пойдем отсюда! – закричала она.
Она толкала и тащила его в направлении к тротуару. Низко склонив голову, девушка продиралась сквозь толпу. А когда подняла глаза, то оказалась лицом к лицу с немецким солдатом.
– Назад! – раздался окрик. – Назад!
Она обернулась. Идти было некуда. У тротуаров солдаты занимали позиции, перекрывающие все выходы с площади.
– На, положи в свой портфель. – Максим протянул ей свои учебники, перевязанные кожаным ремешком. – Держись за мою куртку, да покрепче. А я постараюсь пробиться.
Она сунула книги в свой портфель, набросила на плечо ремешок и изо всей силы ухватилась за его куртку. И вдруг со всех сторон раздались выстрелы. Солдаты стреляли! Вдруг что-то ударило ее в грудь из ниоткуда, и голова откинулась, как будто она падала на спину. И снова толчок... Солдат с винтовкой еще раз ударил ее прикладом в грудь. Она сжалась в клубок от боли – и рухнула на землю, потеряв сознание...
Открыв глаза, Бронна обнаружила, что сидит в чем-то движущемся. Она попыталась распрямиться и поняла, что ее руки вывернуты за спину и привязаны к чему-то. Оглядевшись, девушка увидела сидящих по обеим сторонам от себя Максима и Жана. Все они были связаны одной веревкой. Напротив, на деревянной скамейке, сидели в ряд немецкие солдаты со зловещими лицами. Они были ненамного старше ее.
Машина остановилась, их всех провели в здание, которое, как она определила, было полицейским участком. Теперь она запаниковала. Попыталась успокоиться – просто оказались в неподходящем месте в неподходящее время. Конечно, они отделаются выслушиванием нотации. Может быть, старший по званию вызовет отца, чтобы тот забрал ее.
Офицер приказал им стоять у стены и не разговаривать. Затем подошел к каждому и потребовал документы.
Больше часа они стояли у стены. Наконец к ним подошел солдат. Он остановился перед Бронной, достаточно близко, чтобы она могла ощутить его дыхание с запахом чеснока, сунул нож ей за спину и перерезал веревку.
– Иди за мной, – грубо сказал он, хватая ее за локоть.
Солдат потащил ее, спотыкающуюся, в другую комнату, где за маленьким обшарпанным столиком сидел комиссар полиции. Взглянув с презрительной усмешкой на девушку, он подтолкнул к ней через стол какой-то бланк.
– Заполни и подпишись.
Тщательно, как только могла, она заполнила анкету, подписалась и протянула офицеру. Тот взглянул на лист, одобрительно кивнул и объявил ей, что она арестована. Вот и все. Никто не сказал, в чем ее обвиняют, никто не объяснил, что именно она натворила.
Без дальнейших объяснений Бронну отвели обратно в грузовик. К вечеру она уже была в камере тюрьмы Шерш-Миди.
Долгое время она лежала, свернувшись клубком, на тюфяке... Бронна попыталась разобраться в боли, пронизывающей грудную клетку. По-видимому, ничего не сломано, просто сильный ушиб. Она потихоньку собиралась с силами, вглядываясь в полумрак. Камера была около двух с половиной метров в ширину и трех с половиной в длину. За долгие годы стены потемнели от свечной копоти. Маленькое окошко за решеткой, туалет... Раковины умывальника не было. Единственный источник света – свеча на полочке под окном.
