голову пришло? И недели тут не живешь, а уже и окна перемыла, и котов моих вычесала! Неужто у меня бы до них руки дошли? — взглянула она с хитрецой. — Рада я тебе, Аля, богом клянусь. А уж как рада, что Андрюшка дом в деревне присмотрел, так и словами не описать! Домишко, конечно, маленький, да ведь отстроится со временем. И места кругом красивенные! А огород можно и не разводить большой. У меня целая плантация! Сама видишь, голодом зиму не сидим! И картоха своя, и свекла, и морква.
Под ровный говор Катерины Альбина лепила пироги, и губы ее шевелились, неслышно повторяя за ней: «картоха», «свекла», «морква»… Простые слова, обычные, но для нее несущие совершенно иной смысл. Как часто она думала, с чего же начнется ее новая жизнь. Страшилась и боялась ее, как и всего вокруг, многие годы.
А она, жизнь эта, раз! и началась, в один миг оставив ее, прежнюю Альбину, где-то там, за высоким бетонным забором бражниковского дома, явив миру — смешно сказать! — будто сырую заготовку из теста, такую же непонятную, рыхлую и помятую. Но ведь если в печи горит огонь, то совсем скоро, глядишь, и из нее, Альбины, получится пропеченный и вполне съедобный пирожок…
— Чего опять задумалась? — приобняла ее за плечи Катерина, обдав жарким запахом солнечного июльского дня и дешевенького, но ароматного земляничного мыла.
— Да обо всем, Катюша. Все вспоминаю тот день, когда этот… богу душу отдал. До сих пор не понимаю того, что чувствую…
— Что же, голубка?
— Грех ведь это — радоваться чужой смерти, — сжалась Альбина.
— А ты порадуйся, — жестко ответила Катерина. — И подумай, что было бы, если б это не он в могиле сейчас лежал, а ты! И где бы дочка твоя сейчас была! Ой, все, хватит об том! — похлопала она ее по плечу. — Все что ни делается, к лучшему!
— Это да… Адвокат говорит, что через полгода дом в Тимашаевске можно будет продать. Уж не знаю правда, кто на него позарится. Разве ж смолчат, что там человека убили и зарыли, будто бродячую собаку. — Альбина вытерла слезу, оставив на щеке мучной след. — Тимофей Ильич Полуянов… Сколько жить буду, а его имени не забуду. В церкви за него молиться стану. Может, простит, а? Катюш?
— За что ж ему тебя-то прощать?
— Есть за что. За глупость мою и бесхребетность.
— Ох, Алька, до чего ж ты замороченная! Не любишь себя, а это неправильно! Тимофей Ильич, царствие ему небесное, за тебя дуреху голову сложил, потому как ты для него была человеком! Вот и цени это, не унижай ни его, ни себя.
— Катенька, милая! — Альбина уткнулась в ее пышную грудь и горячо зашептала: — Как бы мне стать такой же? Сильной, умной! Ты бы видела, сколько народу на его похоронах было! Наверное, весь город собрался! Я ж думала, в мою сторону плевать станут, камнями закидают…
— Тю, что ты! — ахнула Катерина. — А и посмотрит кто косо, то не твоя беда! Что люди знают из того, что сами не пережили? Ни-че-го! А ты — мать, как умела, а свое дите защищала.
— Вот и Гинта так же говорила, — с грустью улыбнулась Альбина.
— Это та, которая тебя лечила?
— Да. Уехала сразу после похорон, мы с ней там же, на кладбище простились. Только она ни адреса, ни телефона не оставила. Я просила, но… Хорошая она, добрая, да вот сразу-то в человеке все и не распознаешь.
— А этого-то там же похоронили? — осторожно поинтересовалась Катерина.
— Наверное, — поджала губы Альбина. — Где, не знаю, и знать не хочу.
— Алиске так и не сказала об нем?
— Пока нет. По документам она его дочь, а значит, наследница. На предприятиях сейчас проверки, и думаю я, что вряд ли она с них что получит. Ну а вдруг? А дом и земля денег стоят. Продадим, будет им с Андреем подспорье. Памятник Тимофею Ильичу хочу поставить. У него же не было никого, а теперь я есть.
Катерина задумчиво покивала, потом взяла полотенце и стала обтирать кабачки.
— В Тимашаевске сейчас прям революция! — продолжила рассказ Альбина. — Бурлит все. В газетах пишут о нашем житье-бытье. И посмотришь — городок маленький, а наворотили в нем дел Бражников со своей компанией. Теперь расследуют, всю грязь со дна поднимают. Жутко… Страшно…
— Ничего, разберутся, — поддержала ее Катерина. — Я, конечно, в мировую справедливость не очень-то верю, но надеюсь. Коли народ довести до крайней точки, то его уже ни вилами, ни автоматами не остановишь. А потому, кто виноватым оказался, того и в расход.
— Ой, ну скажешь тоже. Вдруг откупятся… — скривила губы Альбина.
— А и поглядим! Суд да дело, как говорится!
— Мне бы еще на работу устроиться, — продолжила Альбина и положила слепленный пирожок в ряд с другими.
— Какой из тебя работник, Аля? С инвалидностью-то?
— А ты послушай, Кать, я тут с Андреем поговорила. Хочу выучиться на ландшафтного дизайнера. Можно ведь пока и в интернете работать. Он обещал помочь. — Альбина улыбнулась: — Как же он мне нравится, Андрюшка-то! Господи, услышал ты мои молитвы, таким женихом дочку мою одарил!
— Так ведь это она, Алиска твоя, нашего Андрейку счастливым сделала! Глаза у парня светятся, ажно дух захватывает! Смотрю на них и не налюбуюсь! А ты себя побереги, отдыхай, силы копи на внуков!
— На внуков? — Альбина всхлипнула и быстро-быстро заморгала, чтобы не расплакаться. — Твоя правда, Катюша, надо жить!
— И дочери скажи все! — Катерина положила кабачок и оперлась о столешницу. — Она должна знать! Но уж потом, когда…
— Что знать? — раздался голос Алисы. Откинув занавеску, она замерла, разглядывая растерянных женщин.
— Ой, а кто это у нас приехал! — воскликнула Катерина. — А мы вас только вечером ждали.
— А мы теперь можем появиться в любой момент, — громко возвестил Андрей, выныривая из-за плеча Алисы. — И вообще, у нас
