— А недавно к ним также примешалась еще и германская кровь, — сказал Теодорих. — И это касается не только крестьян, заметь, но и представителей высших классов. Люди, подобные вандалу Стилихону, франкам Баутону и Арбогасту, визиготу-свеву Рикимеру, после того как их признал Рим, между прочим, отдали своих детей в самые знатные римские семьи.
Мы все обратили внимание на то, что Теодорих, перечисляя последних германцев, которые заняли высокое положение, не назвал имени Одоакра.
Питца сказал:
— Задолго до того, как полуостров получил название Италия, он назывался Энотрия — Земля Вина[59]. Говорят, что первые римляне за что-то рассердились на своих собратьев и решили свести тех с ума. Поэтому они послали образцы вина германским варварам, живущим в далеких землях. Разумеется, те никогда раньше не пробовали такого вина и пришли от него в такой восторг, что вторглись в Энотрию. Говорят, что так произошло первое вторжение варваров в империю.
Мы посмеялись над этим, и Зенон заметил:
— Забавная история, и она не слишком далека от истины. В старину римляне действительно посылали дары, в том числе и вино, вандалам, визиготам и другим народам, чьи армии стояли у границ империи. Разумеется, при помощи даров они намеревались остановить чужаков, но, увы, это привело к противоположному результату. Варвары захотели подчинить себе Рим и захватить богатства.
Тут подал голос Эрдвик:
— Но по твоим словам, sebastós, это было давно. Теперешние представители германских народов, будь то на западе или востоке империи, не считают себя ни остроготами, ни свевами или гепидами, но полноправными римскими гражданами. Они рассматривают империю как вечное, нерушимое, священное образование, которое надо сохранить, и они будут стараться преуспеть в этом изо всех сил. Они даже в большей степени римляне, чем те, кто родился в Италии и имеет оливковый цвет кожи.
— Последние с этим не согласятся, — холодно заметил Зенон, — и я объясню почему. Вспомним тех германцев, кто возвысился до консулов Рима. Все они — от Баутона до Рикимера, — будучи язычниками или арианами, сумели достичь столь высоких постов, но этого оказалось недостаточно. Западная империя является официально — и преимущественно — католической державой, а они не были католиками. Население, состоящее из римлян-католиков, могло позволить им возвыситься, но только при условии, что это были самые высокие посты и они занимали их надолго. А теперь, мои дорогие гости, кто хочет еще вина?
Позднее, когда император осушил свой кубок, полный хиосского вина, и удалился вместе с толмачами, Теодорих сказал оставшимся:
— Своими последними словами Зенон выдал себя. Это объясняет, почему он желает свергнуть с трона Одоакра. Именно из-за того, что тот — католик.
— Да уж, — проворчал Эрдвик. — Одоакр, между прочим, даже утверждает, что когда-то в юности он встретил католика-отшельника, некоего Северина, который предсказал ему, что он однажды займет римский трон.
Питца заметил:
— Одоакр все еще держит при себе старого Северина в качестве своего личного капеллана, только теперь его называют святым Северином.
Соа объяснил:
— Теперешний патриарх, епископ Рима Феликс Третий, говорят, получил свое епископство только после того, как согласился благословить старого Северина. Да уж, Одоакр настоящий католик, ничего не скажешь.
— Именно поэтому, — заметил Теодорих, — Зенон и боится, что Одоакр сумеет снискать славу, какой не смогли добиться его языческие и арианские предшественники. Возможно, даже затмит самого Зенона и завоюет больший почет в истории империи.
— Выходит, именно поэтому император и хочет его вытеснить, — призадумался Соа. — И вот еще что: тот, кто потеснит Одоакра на троне, не должен быть католиком.
Я сказал:
— А ведь Страбон вполне подходил на эту роль. Бывалый воин. Вождь воинственного народа. Арианин. Поэтому-то Зенон и был готов смириться с тем, что на римском троне окажется столь омерзительный тиран. Но теперь в твоем лице, консул, он приобрел даже более достойного кандидата.
Теодорих сухо заметил:
— Даже для того, чтобы завоевать всю Западную римскую империю, я не собираюсь становиться марионеткой в руках Зенона. Я не желаю обрести власть, хватаясь за любую возможность. — Он ухмыльнулся и добавил: — Вместо этого я предпочитаю разыгрывать из себя робкую девственницу. Заставлю Зенона обхаживать меня, пусть сделает мне пылкое предложение, причем непременно стоя на коленях. А мы посмотрим, друзья, что именно он нам предложит, и хорошенько все обсудим между собой.
* * *
Шли месяцы, а император так ни разу напрямую и не упомянул больше имени Одоакра. Он продолжал выступать в роли гостеприимного хозяина, в изобилии потчуя нас яствами и Развлечениями. Теодорих, казалось, был счастлив носить пурпур и вести беззаботный образ жизни, вовсю предаваясь наслаждениям. Рассудив, что король сейчас явно не нуждается ни в чьей помощи, я попросил его дозволения отправиться в путешествие.
— Раз уж я здесь, в Восточной империи, — сказал я, — мне бы хотелось увидеть не один только Константинополь.
— Конечно, пожалуйста, — милостиво разрешил Теодорих, — если ты мне понадобишься, я всегда могу отправить гонца на твои поиски.
Итак, я попросил одного из дворцовых лодочников перевезти меня вместе с Велоксом из Бычьей гавани через Пропонтиду до Криополя на другом берегу — то есть перебрался из Европы в Азию. В основном я держался прибрежных равнин и пляжей, ехал куда глаза глядят, путешествовал не торопясь и в свое удовольствие. Поскольку города и поселения здесь расположены близко друг от друга, а также благодаря хорошим римским дорогам, которые их соединяли, и уютным греческим pandokheíon, имеющимся почти в каждой общине, можно было путешествовать без всяких помех и затруднений. Да еще прибавьте сюда мягкий средиземноморский климат. Поскольку я более или менее придерживался южного направления, то почти не заметил того, как осень сменилась зимой, а затем наступила весна.
Сначала я путешествовал по местности, расположенной прямо к югу от Пропонтиды, где живут мисийцы. В прежние времена это был воинственный народ, но впоследствии мисийцы так часто терпели поражения, подвергались угнетению и притеснениям, что растеряли всю свою воинственность. Только представьте, бедняги дошли до того, что в основном зарабатывали себе на жизнь, нанимаясь на похороны в качестве плакальщиков. Вспоминая о своей печальной истории и скорбном наследии, они могли ронять обильные слезы, оплакивая любого умершего незнакомца.
