Первый вариант указа по Яковлеву я подписал с тяжёлой формулировкой: за развал работы и ошибки в политике освещения того-то и того-то… Как в старые добрые времена. Меня действительно возмутило, что из-за одной передачи на президента России волком бросается глава Осетии Галазов. Это произошло на заседании Совета федерации, руководители других республик хором поддержали его. А сколько сил мы тратим на то, чтобы установить с кавказскими автономиями добрые деловые контакты!.. Потом формулировку пришлось менять, конечно, получилось не очень красиво, но вдруг я понял, что указ отменять не буду — решение незаметно во мне созрело, хотя никаких внешних размолвок с Яковлевым не было.
Видимо, главным образом здесь сказался тот шок от летнего штурма «Останкина» 12 июня 1992 года, который я испытал. Я понял, что «Останкино» — это почти как «ядерная кнопка», раз вокруг телебашни идёт такой грандиозный спектакль. И что рядом с этой «кнопкой» надо поставить не нервного мыслителя, а человека иного склада.
Конечно, меня за этот шаг много ругали, хотя, если честно, после отставки Яковлева на первой программе ТВ мало что изменилось. Те же сериалы. Та же политика. И та же реклама.
Единственное, за что себя ругаю, что не нашёл времени, а главное, сил, чтобы встретиться с Егором Яковлевым и нормально, по-человечески с ним поговорить. У меня к нему лично остались самые добрые чувства.
В принципе восьмой съезд был мне навязан Хасбулатовым и Зорькиным. Я его не планировал, как говорится, «не заказывал». Было ощущение какой-то тянущейся резины.
Но второй раунд есть второй раунд. Надо драться за свои поправки, за своих министров, за дополнительные полномочия, за референдум… Надо принимать решения.
И я вновь начал встречаться с депутатами, с фракциями, с политическими движениями. Очень холодной была встреча с «Гражданским союзом». Чувствовалось, что они уже сейчас готовы говорить с позиции силы, их сдерживает только фактор времени — немного рано. Осталось противное ощущение, словно стою перед ними, как школьник, и отчитываюсь в каких-то прегрешениях.
Совсем другой получился диалог с блоком демократических партий. Даже самую острую критику здесь я слушал как-то легко, спокойно. Для меня все-таки очень важна интонация. Пусть критикуют, но делают это достойно. Видят в тебе не функцию, а человека.
Предложения демократов были самые суровые: разогнать советы по всей России, не дожидаясь съезда, ввести президентское правление. Ну, это, конечно, не та постановка вопроса. Пока ещё государство достаточно сильное, чтобы пресечь антиконституционные действия, злобную активность боевиков, красный терроризм. Проблема в другом. Съезд завёл нас в тупик. Как конституционно выбраться из этой патовой ситуации?
Состоялась и общая встреча с депутатами — здесь не было злобного тона, хамства, агрессии. Те, кто пришли, разговаривали довольно спокойно.
Почему же именно на восьмом съезде депутаты окончательно определились в своём выборе и решили до конца идти с Хасбулатовым? В чем тут дело?
В моей неудачной речи? В том, что развернувшаяся в прессе антисъездовская кампания показалась им инспирированной и вызвала реакцию противодействия? В том, что Хасбулатов сумел путём интриг сгруппировать какие-то силы?
Да, есть и то, и другое, и третье.
Но есть и четвёртое. Вернёмся на седьмой, предыдущий съезд.
Все знают, помнят по мальчишеским дракам, как действует прямой взгляд в глаза, заложенные в карманы руки, спокойный разворот плеча. Как действует демонстрация скрытой силы. Но, вырастая, часто забываем другую важную деталь из этики дворовых отношений, вполне актуальную и во взрослой жизни.
Слишком часто применять силовые приёмы в политике — вещь очень опасная. Они девальвируются. И тут легко свою силу обратить в слабость. Тем более это относится к такому шагу, как уйти, хлопнув дверью. Например, со съезда, где сделать это порой хочется буквально каждую следующую минуту. Ей-богу, бывает невыносимо.
Я рассказал, как поступил на шестом съезде Гайдар. Это был абсолютно точный и неожиданный ход — получилось, что съезд в одну минуту лишил целую страну правительства, причём в полном составе. Депутаты сами себя посадили в лужу.
…На седьмом съезде народных депутатов меня вынудили уйти из зала. Просто заставили. А это уже совсем другой поворот.
По второму и седьмому пункту резолюции — о референдуме и предоставлении дополнительных полномочий президенту — съезд громадным большинством проголосовал «против». Здесь солидарность была почти полная.
Все, над чем я бился, все усилия, все попытки, пошло прахом. Мирно договориться не удалось.
В такой ситуации уходить сложно. Получается, что тебя, по сути дела, выгнали.
Тут надо бы досидеть до конца, а потом спокойно встать и уйти — как будто ничего особенного не произошло, проголосовали и проголосовали. А действовать уже потом. Когда на тебя в упор или украдкой смотрят ухмыляющиеся, уверенные в полной своей безнаказанности депутаты — сложно точно и адекватно реагировать. Вы не представляете, какая это тяжесть.
…Однако мне в такой ситуации становится в первый момент легче. Мобилизуется нервная система, начинаю даже как-то легче дышать.
Видно, я по природе своей плохо приспособлен к терпеливому ожиданию, к хитрой, скрытой борьбе. Как только ситуация обнажается с полной ясностью — я уже другой человек. Это и хорошо, и плохо, наверное.
Но в тот момент, на седьмом съезде, я принял неверное решение.
Так неожиданно и резко идя на конфронтацию, я не должен был уходить из зала. Мне и в голову не пришло, какими будут последствия этого шага.
А всех присутствовавших охватил ужас: что же дальше? Что же будет сейчас? Импичмент? Немедленное отстранение?
Мне почему-то казалось, что съезд сразу расколется на две части. И это будет наглядным уроком.
Но, видимо, в моем уходе была какая-то торопливость. Я не дал своим сторонникам времени, чтобы осмыслить происходящее и прореагировать. И часть из них осталась сидеть в зале.
Сильный я человек или слабый?
В острых ситуациях, как правило, сильный. В обычных — бываю вялым, конечно. Бываю и вообще непохожим на того Ельцина, которого привыкли видеть.
То есть я могу сорваться, как-то глупо, по-детски… Это, конечно, слабость.
Где-то я прочитал про себя, что слабость Ельцина в том, что он сам себе создаёт препятствия, которые потом с огромным трудом, героически преодолевает.
Но это не так. Препятствия меня находили сами. Всегда. Я их не искал…
Худой мир
После восьмого съезда, я стоял перед серьёзным выбором.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
