Одним словом, спорить с тем, что парламентской деятельности порой сопутствуют скандалы и разоблачения, не приходится.
Съезд, придуманный Горбачёвым, — это уже другая статья.
Съезд — это даже не парламент, со всеми присущими ему особенностями.
Созданный перестройкой съезд должен был отражать структуру советского общества — компартия имеет особое место, профсоюзы, спортсмены и филателисты — особое, творческие союзы тоже, ну и так далее.
Но главное, что в момент выборов никого, кроме прежнего «начальства», реально в политической жизни не было — за них и голосовали.
Страна у нас, конечно, большая. И все-таки полторы тысячи человек — это уже не парламент, не сенат, а какое-то народное вече. Тут уже кто кого перекричит. Тихим голосом говорить бесполезно — начинают действовать законы большого пространства, психологические факторы общения с толпой (в данном случае с толпой народных избранников). Пусть не Ельцин, другой президент все равно был бы вынужден прибавлять «металла в голосе».
Когда в парламенте полторы тысячи человек, возникает огромное количество фракций, вербующих себе сторонников, плюс огромное количество независимых депутатов… Это арена беспощадной политической грызни, схватки амбиций. Это прежде
всего крики у микрофона, это истерики, раскалённые эмоции.
Каждый хочет какую-то свою проблему поднять. То национальную, то экономическую, то внешнеполитическую. К повестке дня никакого отношения это порой не имеет. Просто наболело у депутата, вот он и выступает один против всех.
…На седьмом съезде, в декабре 1992 года, предстояло решить вопрос о руководителе российского правительства, кандидатуру которого я должен был предложить. И борьба шла очень серьёзная. Поэтому приходилось, помимо работы на заседаниях, проводить встречи, беседовать и с представителями фракций, и с отдельными депутатами, и с главами администраций.
То есть сил на седьмом съезде было угрохано масса. И все с одной только целью — уговорить.
Упросить. Умолить. Уломать. Чтобы не угробили реформы в России. Чтобы оставили Гайдара и его команду реформаторов. Чтобы российское правительство смогло нормально работать.
Все ждали, что на седьмом съезде будет обсуждаться проект новой конституции. Однако этого не произошло. Все было повёрнуто в совершенно другую плоскость — началось обсуждение поправок к старой, действующей конституции.
Внешне этот шаг выглядел вполне логично. Именно таким путём мы и шли, когда я был Председателем Верховного Совета России. Мы ввели понятия суверенитета, частной собственности, ввели пост Президента и так далее. Мы спешили с экономическими реформами, оставляя политические на потом.
Но с юридической и политической точки зрения этот процесс расшатывания конституции не мог быть бесконечным, он имел какой-то логический предел. Разбухание поправок принимает в конце концов бесконтрольный характер, они начинают противоречить друг другу, логики в них никакой нет, никто ничего не понимает, наступает законодательная анархия.
Съезд потребовал, чтобы все основные политические и экономические действия совершались под его контролем. Разрушался один из основополагающих принципов разделения властей. Основную часть моих поправок, которые я попросил рассмотреть, съезд отверг. Таков был итог долгой и мучительной борьбы, всех этих нервных и изматывающих обсуждений, дискуссий о поправках, навязанных Верховным Советом.
Когда я смог спокойно обдумать случившееся, то понял: это — коллективное безумие. Не может такой орган руководить страной. Тут уже пахнет революционной ситуацией. А в запахе революции доминирует запах крови.
В ночные часы
Сегодня 7 ноября. Часть народа по привычке празднует, часть — иронически ухмыляется, глядя на красные знамёна. Странное у меня отношение к этому празднику.
В Свердловске 7 ноября был для меня одним из самых напряжённых рабочих дней. Организация народных торжеств в масштабе города с миллионным населением — занятие ответственное и утомительное. Однажды накануне праздника я возвращался в Свердловск. Ехать надо было километров шестьдесят, водитель сбился с пути, и в конце концов машина капитально застряла в какой-то канаве. Что делать? Темно, ничего не видно. В машине нет телефона, связаться с городом невозможно. Посмотрели по карте: до ближайшей деревни восемнадцать километров. Время — одиннадцать вечера. А в девять утра я должен быть в Свердловске. Если первое лицо в области не появляется 7 ноября, в главный праздник страны, на трибуне — это не катастрофа, это хуже. Такого не может быть. Значит, он либо умер, либо его сняли. А я не умер, меня не сняли, я полтора часа пытался вытащить «газик» из канавы, и во втором часу ночи стало понятно, что сегодня мы на этой машине никуда не уедем. Что будет завтра?
А у нас было не как в Москве, где на Красную площадь выходили только представители коллективов и демонстрация продолжалась два часа. У нас шли семьями через главную площадь, проходил весь город, и длилось это часа четыре-пять. Глаза закрою — и вижу эти бесконечные колонны людей, украшенные флагами и цветами, улыбающиеся, счастливые лица.
…И вот мы втроём, по колено в снегу, в кромешной тьме, бредём в сторону деревни, а я про себя считаю: по хорошей дороге быстрым шагом человек делает пять километров в час, значит, к тому времени, как мы по этому снегу добредём до деревни, уже утро настанет. Было градусов десять мороза, от нас валил пар. Вскоре мы уже падали с ног от усталости, хотелось лечь в снег и уснуть. Главное — не садиться, потом не встанешь… Один раз все-таки не выдержали, сели, и сразу — моментальное расслабление, тянет в сон, и потом встать просто невозможно. А шли по пашне, не по дороге.
Все-таки дошли до деревни часа в три ночи. Вся деревня, как назло, в дымину пьяная! В какой дом ни постучишь — все в стельку. Мы спрашиваем, где тут телефон, где можно трактор найти, — никто ничего ответить не может. Они уже вовсю празднуют.
Наконец, нашли трактор. Посадили тракториста, тоже пьяного, с собой в кабину. Время уже к шести. Меня дрожь берет. Покажи, где телефон, кричу трактористу, где телефон!.. Ничего понять не может. Все-таки нашли сельсовет, открыли дверь, дозвонились до начальника областной милиции. Я говорю: операцию надо провести быстро, точно, как вы умеете. Первое: срочно высылайте вертолёт на ближайшую трассу. На место, куда мы доедем на тракторе, вышлите трезвого водителя, чтобы трактор отправить обратно в деревню. Продумайте маршрут по городу, чтобы я успел быстро доехать до дома. (В городе уже перекрывают движение, строятся колонны. А жил я от площади буквально в трех минутах ходьбы.) Исполняйте! Я должен быть на трибуне в половине десятого, максимум без двадцати…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
