Гнев подстегивал Линдсея, и он все пришпоривал коня, сливаясь с ним в единое целое. Повинуясь приказам хозяина, Султан легко бежал по извилистым дорожкам, пока они не миновали полосу деревьев, оказавшись перед маячившим вдали имением Броутона. Снова пришпорив Султана, Линдсей еще ниже склонился над седлом. Пальто яростно металось за его спиной, пока длинные ноги жеребца стремительно сокращали оставшееся расстояние. Конь уже храпел, тяжелое дыхание вырывалось из его пылающих ноздрей, выпуская в темнеющий вечерний воздух серые облака пара.
– Прогуляй его, – приказал Линдсей леденящим кровь голосом, заставив Султана резко остановиться и бросив узды слуге с конного двора Броутона.
Стягивая перчатки с рук, Линдсей с мрачной решимостью взлетел по лестнице Лоджа и бесцеремонно ввалился в дом. Сэндс, дворецкий Броутона, мигом оказавшийся у двери, вскрикнул от изумления, но быстро справился с потрясением. Моментально вернув себе самоуверенность, он спрятал удивление и отвращение под непроницаемой маской благопристойности.
– О, добрый вечер, милорд. Приятно видеть вас снова. – Сэндс смерил незваного гостя внимательным взглядом, изучив его растрепанные ветром волосы и выглядывавший из-под распахнутых рубашки и пальто голый торс. Надменно выгнув бровь, слуга пристально посмотрел на Линдсея. – Кажется, вы забыли одеться для ужина, милорд.
– Где Броутон? – взревел Линдсей, небрежно швыряя перчатки на стол в холле. Он даже не надеялся, что Сэндс примет у него верхнюю одежду. Линдсей просто бросил пальто поверх перчаток, повернул голову и впился взглядом в дворецкого. – Позовите его. Нам надо кое-что обсудить.
Сэндс с усилием глотнул и, безмерно удивленный, заморгал:
– Боюсь, его светлость в настоящее время занят. Он просил, чтобы его не беспокоили.
– Прочь с дороги. Я сам извещу о своем визите.
Стуча каблуками сапог по мраморным плитам, Линдсей направился в кабинет Броутона. Дернув за ручку, он обнаружил, что комната заперта.
– Броутон! – зарычал Линдсей, принявшись колотить кулаком по деревяшке. – Броутон, открой эту проклятую дверь. Немедленно!
– Я сейчас занят, – раздался холодный, сдержанный ответ.
Линдсей яростно пнул дверь носком сапога и попытался высадить ее плечом. Но коварная деревяшка не поддалась.
Красная пелена уже застилала глаза Линдсея, сейчас для него существовала лишь неудержимая ярость.
– Немедленно открой эту проклятую дверь, или каждый слуга в этом доме будет посвящен в то, что я должен сказать!
Кулак Линдсея снова завис в воздухе, готовый ударить в дверь снова, когда она неожиданно отворилась. Грубо ввалившись внутрь, Линдсей обнаружил Броутона стоящим посередине кабинета и взирающим на него с явным высокомерием.
Внутри у Линдсея все оборвалось. Ринувшись вперед, как взбесившийся бык, он достиг Броутона, приготовившись съездить кулаком по лицу бывшего друга.
– Ты, проклятый ублюдок! – зарычал Линдсей, задыхаясь от гнева. – Я убью тебя за это!
– Закрой дверь, Реберн, – резко бросил Броутон, обходя свой стол.
– Ты украл ее! Ты украл мою дочь!
– Выходит, ты узнал, не так ли? А как же ты вообще все это понял, ведь твоя голова обычно одурманена опиумом?
– Я позволю тебе пожить еще достаточно долго для того, чтобы рассказать мне, что я хочу узнать, а потом, – произнес Линдсей с ледяной четкостью, – я собираюсь выпустить тебе кишки и заставить тебя страдать за то, что ты совершил.
Губы Броутона искривились в полуулыбке, и он повернулся к Линдсею спиной.
– А что такого дурного я сделал? Всего лишь спас Анаис от неизбежного позора и унижения. Я спас ребенка, дал девочке дом, в котором она будет в безопасности, будет чувствовать себя любимой. Дал семью, которая позволит ей занять достойное место в светском обществе. Так скажи же мне, – вдруг тоже взревел Броутон, резко оборачиваясь к Линдсею, – почему я – проклятый злодей, если ты сам не предпринял ровным счетом ничего, предпочтя болтаться без дела на другом конце света, пока я исправлял твою ошибку?!
– Заткнись! – сквозь зубы вымучил Линдсей. – Появление этого ребенка на свет не было ошибкой, черт тебя возьми!
Броутон сделал шаг вперед.
– А где был ты, Реберн, когда ее тошнило каждое утро? Где ты был, пока Анаис плакала одна в саду, потому что осталась одна, в деликатном положении и ее тайну могли вот-вот раскрыть? Где ты был, когда Анаис нуждалась в ком-то, кто помог бы ей решить эту проблему и позаботиться о будущем ребенка? А я скажу тебе где – тебя днем с огнем было не разыскать! Ты пропадал где-то со своим обожаемым опиумом и своей трубкой. А я должен был расхлебывать ситуацию здесь. Оставаться здесь, чтобы утешать женщину, которую ты бросил беременной. Быть здесь, чтобы защищать репутацию друга, которого неизвестно где носило!
– Я был во Франции, разыскивал ее.
– Она не была ни в какой чертовой Франции, неужели ты не понимаешь? – огрызнулся Броутон. – Она все время находилась здесь, где ты ее и оставил носящей под сердцем твоего ребенка!
Броутон лгал. Анаис уверяла Линдсея, что была во Франции. И он признался, что отправился за ней следом. Впрочем, эта поездка во Францию могла оказаться еще одной ложью Анаис.
– Я ведь говорил, что тебе стоит заботиться о ней, беречь ее, но нет, ты сам все знал лучше. Ты и твой проклятый опиум…
– Да, я сделал неверный выбор, но это не дает тебе права на то, что ты сотворил. Ты отдал моего ребенка своему брату!
– Верно. Я хотел бы оставить ребенка себе, – поддел Броутон и улыбнулся, заметив, как сузились глаза Линдсея. – О, это действительно так! Я хотел жениться на Анаис, даже если бы это означало объявить твоего сына следующим графом Броутонским. Я был готов дать твоему ребенку свое имя, я был готов передать ему по наследству свой титул. Но Анаис не вышла бы за меня замуж. Даже несмотря на то, что ты изменил ей с Ребеккой и бросил, оставив одну с ребенком. Становилось все более и более очевидным, что ты не вернешься домой до рождения ребенка, но даже при этом она оставалась тебе верна. Она цеплялась за призрачную надежду, уповала на чудо, что ты вернешься и все исправишь.
– Я ничего об этом не знал!
– А почему ты не писал? Я почти каждый день наведывался в Эдем-Парк, узнавая, не прислал ли ты письмо своей матери. Я надеялся, что ты сообщишь о своем местонахождении хотя бы ей! Я собирался сразу же написать тебе, чтобы рассказать о положении Анаис. Но ты, черт возьми, был слишком занят, потакая своей одержимости, чтобы потрудиться приложить перо к бумаге! Каждый день, Реберн, я приходил к тебе домой, чтобы осведомиться, нет ли вестей о тебе. Каждый чертов день мне приходилось возвращаться к Анаис ни с чем и говорить ей, что новостей о тебе пока нет. И каждый день я пытался убедить ее принять мое предложение. Старался уверить: выйти за меня замуж и позволить мне взять ребенка под защиту своего титула – лучшее, что она может сделать. Но Анаис не могла так поступить. Она любила тебя, несмотря ни на что. Несмотря на все, что ты натворил, она не могла заставить себя полюбить меня – достаточно сильно, чтобы принять мое предложение. Нет, вместо этого она лишь плакала и тосковала по эгоистичному болвану, который получил от нее то, что хотел, и при первом удобном случае бросился развлекаться с ее же подругой!
