– Реберн, поймите…
– Это я прошу вас о понимании, Роберт. Поставьте себя на мое место. Женщина, которую вы любили всю свою жизнь, производит на свет вашего ребенка, ни слова не говоря вам об этом. Потом она отдает этого ребенка на воспитание другому мужчине, а когда вы наконец-то узнаете обо всем, оказывается слишком поздно, чтобы хоть что-то исправить. Скажите, что бы вы почувствовали?
Роберт отвел взгляд и посмотрел на нижние ступеньки лестницы:
– Вы правы. Это – страшный сон для любого мужчины. Но моя жена, она просто убита горем! Вы ведь пощадите ее чувства тоже, не так ли?
Линдсей взглянул на женщину, которая стояла у основания лестницы, прижимая носовой платок к груди. Глаза Маргарет ярко блестели от слез, и стоило ей встретиться с Линдсеем взглядом, как она моментально разразилась бурными слезами. Недавно он оставил в похожем состоянии Анаис – плачущую и кричащую от боли.
Кого же они все видят, когда смотрят на него? – задавался вопросом Линдсей, чувствуя, как гнев медленно покидает душу. Чудовище? Буйного умалишенного?
А что видел он сам, что неясно маячило впереди?
Маргарет смотрела на него сквозь слезы, и внезапно Линдсей осознал, что же он видит. Бесповоротность. Обреченность. Ярость, владевшая им в кабинете Броутона, исчезла, уступив место навязчивому ощущению – будто ему известно окончание этой истории прежде, чем она на самом деле началась. Тягостное чувство стало просто невыносимым, когда Линдсей наконец-то осознал, что играл одну из главных ролей в этой мучительной драме. Не отводя взгляда от Маргарет, Линдсей обратился к ее мужу:
– Я буду помнить о ее чувствах, но и она должна понимать…
– Я понимаю, Реберн, даже если моя жена думает иначе. Я могу лишь попытаться прочувствовать ваше потрясение и вашу боль. Когда вы будете готовы, просто обратитесь ко мне, и я расскажу вам все, что знаю. Пока же идите к дочери, навестите ее. И помните, что можете побыть с ней столько, сколько хотите. – Роберт потянулся к ручке двери. – Молли, будьте любезны, выйдите, пожалуйста, и можете быть свободны на всю ночь.
Юная горничная выглянула из-за двери и с опаской вышла в коридор, приседая в реверансе. Старательно скрывая изумление, она прошла между ними и поспешила вниз по лестнице.
– Можете не торопиться, Реберн.
Роберт повернулся и тоже направился вниз по лестнице, ловя жену в свои объятия и прижимая ее к груди:
– Все будет хорошо, любовь моя, девочка будет с ним в полной безопасности. Дай ему шанс, любовь моя, ведь это все, что он хочет.
Отведя взгляд от Роберта и его рыдающей жены, Линдсей открыл дверь. Что он делал? Он ведь ничего не знал о младенцах! Даже никогда не держал на руках маленького ребенка. Но это был его ребенок – его дочь.
Он вошел в комнату, которая буквально купалась в ярком свете масляной лампы из розового стекла, стоявшей на столе в углу детской. Рядом со столом располагалось кресло-качалка, на сиденье которого лежали вязальные спицы, прикрепленные к наполовину законченному розовому детскому одеялу. Около кресла стояла колыбель из розового дерева, по краям которой висели кремовые кружевные занавески. В противоположном углу комнаты у стены находилась кровать.
Линдсей тихо прошел в глубь детской, и его сердце задрожало от волнения и неуверенности. Кого он увидит в этой маленькой плетеной кроватке? Что скажет? Линдсей собрался было повернуться и уйти, но тут из колыбельки донеслось еле слышное хныканье, и он заметил сверток белых кружев, выглядывавший из-под горы одеял. Его сердце учащенно забилось – в безумном, неудержимом ритме. Линдсей сделал еще один шаг вперед и посмотрел вниз, разглядев сквозь слои шелка и кружев пухлые розовые щечки, с любовью укутанные в фамильный лен Броутона.
Линдсей откинул уголок одеяла дрожащими пальцами – и увидел крошечное создание, которое они сотворили вместе с Анаис.
Слезы жалили глаза, и он прижал пальцы к векам, силясь сдержать готовые вырваться наружу потоки. Какая красота! Какое невинное чудо… Слезы все-таки неудержимо хлынули из глаз, стоило Линдсею взглянуть на спящего ребенка. Уже не стесняясь чувств, он не отрываясь смотрел на дитя, ощущая, как по щекам сбегают горькие струи. Линдсею так хотелось держать на руках свою дочь, и сердце разбивалось на миллион маленьких осколков, потому что она его не знала.
Глава 22
– Я могу положить ее вам на руки?
Выпрямившись, Линдсей увидел Маргарет, стоявшую в дверном проеме. Она все еще сжимала квадратик ноттингемского кружева, но выглядела гораздо спокойнее, лишь еле слышная икота выдавала недавнее потрясение. Линдсей попробовал ответить, но вместо четкого слова с губ сорвалось хриплое, придушенное «Пожалуйста».
Маргарет вошла в детскую и, еле слышно ступая по ковру, направилась к колыбели. С поразившей Линдсея естественностью она склонилась над кроваткой и приподняла дочь с льняных пеленок, покрывая розовые щечки малышки легкими поцелуями и бормоча нежные слова, которые так естественно срывались с материнских губ. Потом Маргарет обернулась и протянула Линдсею спящего херувима – ангела, от которого он не мог отвести глаз.
Маргарет положила дочь на руки Линдсея, и он снова с благоговением взглянул в маленькое личико. Жизнь. Он создал жизнь!
Взгляд Линдсея, все еще затуманенный от слез, бродил по пухленьким щечкам и красному изогнутому ротику, с жадностью подмечая черты дочери и пытаясь навеки запечатлеть их в памяти. Маргарет сняла с головы малышки кружевной чепчик, и Линдсей опустился на кресло, забыв обо всем на свете, кроме ребенка.
Прекрасные темные завитки, которые явно достались девочке от него, покрывали ее маленькую круглую голову. Глубина того, что он сейчас видел, ошеломила Линдсея, и руки начали дрожать, когда полное осознание происходящего постепенно стало доходить до него.
– Позвоните в колокольчик, если я вам потребуюсь. Ее наверняка нужно будет покормить, – сказала Маргарет, ласково проводя пальцами по волосам крошки. Реагируя на прикосновение ее руки, девочка пошевелилась и открыла один глаз, обрамленный длинными, черными как сажа ресницами. А потом она в первый раз взглянула на него – своего отца.
– Как ее зовут? – хриплым шепотом спросил Линдсей.
– Мина, милорд. Так назвала ее Анаис. Мы не стали менять имя.
– Мина… – задумчиво повторил он.
Маргарет вышла, прикрыв дверь так, чтобы полоска света от горевшей в коридоре масляной лампы проникала в детскую. Линдсей смотрел на спящий сверток в его руках и восхищался красотой – нет, даже совершенством своей дочери.
Она завертелась на его руках, и Линдсей увидел крохотный розовый пальчик, высунувшийся на холодный воздух. Он улыбнулся: какие прекрасные маленькие пальчики!
