Крушенец куда-то торопился и встретил Коляна уже на ходу.
— У тебя какое дело? — спросил он. — Срочное или может потерпеть до завтра.
— Совсем нет никакого дела. Вот пришел просить. Я стал совсем безработный.
— В таком городе, в такое время безработный? — удивился Крушенец. — Выдумываешь, парень. Ты пешком или на оленях?
Колян сказал, что оленья упряжка ждет у крыльца.
Крушенец сел в нарту, взялся за хорей и сказал:
— Я буду править оленями, маленько прокачу тебя и покажу город.
По берегу залива тянули куда-то железнодорожную ветку. В порту товарные вагоны и платформы, грузовики и конные подводы подвозили к кораблям лес, каменный уголь, увозили рыбу, ящики с товарами.
В другой стороне города экскаваторы рыли котлован для большой постройки, а вездеходы по первобытному бездорожью перевозили строительный материал.
— Видишь, сколько работы! Выбирай любую!
Иногда он приостанавливал оленей и спрашивал рабочих:
— Вам нужны люди?
Везде говорили, что людей не хватает.
— Слышишь? А ты о безработице… И Мурманску строиться еще долго-долго. И потом будем ставить новые города, заводы, тянуть всякие дороги.
— И везде станет, как Мурманск? Везде переведутся олешки? — встревоженно спросил Колян.
Оба задумались. А пораздумав, Крушенец продолжал:
— И об оленях не тревожься, они всегда будут. Это наши золотые помощники: им не надо ни дорог, ни бензина, даже санок. Они на хребте могут носить хоть груз, хоть человека.
Эта похвала оленю окончательно успокоила Коляна.
— Понял, все понял, — сказал Колян и попросил дать ему теперь же какое-нибудь оленно-ездовое дело.
Крушенец пообещал:
— Будет. Приходи завтра.
На этот раз надо было повозить по Лапландии одну старушку, которая уже с полнедели, заходя раз по пять в день, надоедала ему: отправь да отправь!
— Вот, знакомьтесь! — Крушенец назвал вошедшую к нему сильно седую, но с моложавым лицом старушку длинным, замысловатым именем, с которым даже он, ловкач на язык, едва справился, будто прочавкал ногами по болоту: — Феоктиста Мартемьяновна Долгополова, московская фольклористка.
— Ой-ой! — не удержался Колян от удивления и паники.
— А мы сделаем попроще, все-все долой, оставим только бабушка Московка, — предложила бойкая фольклористка. — Это годится?
— Бабушка Московка, — повторил Колян отчетливо.
— Замечательно, лучше не надо. Перейдем к другому. — Московка сказала, что ее надо провезти по лопарским поселкам.
— Куда?
— Везде, куда можно проехать.
— Что будем делать? — спросил Колян.
— Сказочки, песенки слушать.
— А делать что? — повторил Колян: сказочки, песенки он не считал работой.
— Что услышим, будем записывать.
Слово «записывать» объяснило Коляну важность затеи: для него записывание, вообще всякое писание было трудно, и он считал его серьезным делом.
Добившись согласия прокатить ее по Лапландии, сухонькая, нетерпеливая Московка попрощалась с Крушенцем и бойко повела Коляна к гостинице, где остановилась. По пути жаловалась, что ей надоело в городе. Несколько лет, всю бездорожицу, какая была в революцию, гражданскую войну и разруху, она просидела безвыездно в Москве. А человек она и по рождению, и по привычкам, и по любви деревенский. Считаясь московской жительницей, главное время проводит в деревне. И еще пожаловалась:
— Напрасно считают меня старушкой-бабушкой: я ведь не шибко стара, только седовата преждевременно. А душа у меня совсем молодая, даже детская, больше всего на свете люблю сказки, — и начала выспрашивать, любит ли сказки Колян, умеет ли баять, сказывать их, затем пристала: — Ну, расскажи хоть одну, хоть самую махонькую!
Получилось действительно как у детей: шли по людной городской улице и, не стесняясь ничем, Колян сказывал свои любимые сказки про медведей.
— В одном поселке ребятишки катались с горы и позабыли всё на свете. Незаметно подошел талла — старый медведь, расшеперил большую сумку, и ребята вкатились в нее. Взвалил их медведь на спину и потащил к своей веже. У нас есть поговорка: сума легка, но трудна дорога. Устал медведь, прилег отдыхать и заснул. А ребята вылезли из сумы, навалили вместо себя камней и убежали. Остался в суме один парнишка, чтобы разговаривать с медведем.
Проснулся талла, снова закинул суму на плечи и заворчал:
«Вдвое тяжелей стала. Отчего бы это?»
«А мы подросли, пока ты спал», — отвечает парнишка.
«Ну и дрых же я! — И медведь принялся хохотать так, что задрожали горы. — Вот дрых и храпел, знать…»
«Да, да, так храпел, что все мои товарищи оглохли и онемели! — кричит парнишка. — Один я немножко ворочаю языком».
— Вот молодец! — похвалила его Московка и захлопала ладошами.
Колян продолжал сказывать:
— Завидел медведь дым над своей вежей и кричит:
«Эй, жена, старуха, готовь большой котел!»
Ну, пришел домой, отдал суму медведице, сам принялся точить нож. А в котле вода уже кипит, плещется, как живая рыба в озере. Развязала медведица суму, тряхнула. Выскочил из нее один мальчик, за ним водопадом посыпались камни.
«Погляди, старый дурень, чего ты принес?!» — крикнула медведица.
«Ладно, сварим одного этого, — сказал медведь. — Лови, держи его!»
«Не надо ловить, не надо держать, я сам никуда не уйду, — вдруг запел мальчик. — Ты меня унесешь, как принес. Унесешь, унесешь…»
«Чтоб я унес? — зарычал медведь. — Не бывать этому. Нет!»
«Да-да-да, унесешь, как принес, — поет мальчик и лезет обратно в суму, потом командует: — Ну, тащи!»
«Да с чего это?» — злится медведь.
«А с того, что скоро придут охотники и сварят тебя в этом котле».
Тут только туговатый на ум медведь понял, что удравшие ребятишки расскажут про него охотникам, схватил суму и бегом в поселок. Добежал до горки, вытряхнул парнишку из сумы:
«Вот принес. Я здесь взял тебя».
А парнишка ухватился за шерсть, залез медведю на спину и требует:
«Неси дальше, неси к моему отцу с матерью!»
Принес медведь парня к родителям. А там полна вежа охотников, собираются этого медведя искать.
«Сам пришел, — обрадовались охотники, — тогда не будем тратить на него пули, а повесим. Выбирай, медведь, где хочешь болтаться: на сосне или на елке?»
Заплакал медведь, стал просить, чтобы пожалели его, стал обещать, что каждую весну будет оплакивать все елки, и слезы потекут по ним светлыми каплями, и маленькие дети будут собирать их. Пожалели медведя, отпустили живым. И верно, каждую весну стекают по елкам светлые липкие медвежьи слезы. Ребятишки собирают их и называют смолой.
Беспокойная Московка не угомонилась, пока не вытянула из Коляна все сказки, какие лежали близко в памяти. Сперва она выманивала их тем, что приговаривала: «Ай, интересно! Ай, хорошо!» Потом угостила Коляна обедом и подарила ему пачку столичных папирос. Трубку он забросил окончательно, а папиросы немножко потягивал. Заметив, что Колян начал путаться, она пожалела его:
— Отдохни, потом доскажешь! Сейчас поедем.
— А не поздно?.. — сказал он. — До самого первого поселка ехать часа два. Приедем вечером.
— И хорошо. Вечер — самое сказочное время. День дан человеку работать, ночь — спать, а вечер — сказки сказывать.
Выехали. Некоторое время Московка молча любовалась, как полыхали закатным пламенем заснеженная земля, заиндевелые деревья и окна в удаляющемся городе. Затем спросила:
— Ты знаешь загадки?
— Немножко.
— Давай будем загадывать! Я не умею жить молчком. — И загадала: — Кто спать ложится в одной земле, а просыпается в другой?
Колян показал на утопающее в море солнце и в свою очередь заганул:
— Кто спать ложится осенью, а просыпается весной?
В ответ Московка наговорила целую кучу: медведь, барсук, еж…
Тогда Колян заганул помудреней:
— Лес бежит — земля дрожит…
— Сама лиса в норе, а хвост на улице…
— Не бог, а висит вместе с богами в святом углу…
— Не рыба, а ныряет, без чешуи, а блестит…
— Горит без дров, без керосина, без дыма…
— День и ночь бежит, гремит, сам не спит и другим не дает…
— Всегда летит, всех толкает, а остановится — сразу умирает…
— Ни окошек, ни дверей, только две дыры, а жить можно…
— Лодочка по морю с неводом плывет-ныряет, сама не захлебнется, а невод в море оставляет…
— Два братца никак не могут расстаться — и работают, и отдыхают, и бегают, и стоят всегда вместе…
— Без крыльев, а летает, без рук, а толкает…
Кое-что Московка отгадала, кое-что не сумела.
В поселок приехали еще засветло; солнце, правда, угасло, но заря горела сильно. Северные зори горят ярко и долго.
