– Одну минуту, товарищи. Пролетарская солидарность требует целесообразности. И с точки зрения общего положения еще неизвестно, что нам выгодно. Пролетариат, как таковой, обязан…
– Вон! Долой иуд!.. – загудела толпа.
Дежурный офицер взял человечка за локоть и втолкнул в контору.
Вдруг в толпе кто-то прокричал:
– Делегацию надо! Пусть делегация заявит…
– Прекрасно! Выбирайте, – откликнулся Броун.
Тогда раздался голос Чеснокова:
– Обсуждать нечего… Резолюцию получите!
– Какую резолюцию?
– Мы отказываемся работать по политическим причинам. Резолюция будет прислана.
– Кто это? Прошу ко мне.
Броун рыскал по толпе глазами, но в колышущемся море голов ничего нельзя было разобрать.
Из толпы опять раздались крики:
– Не будем грузить за границу… Не позволим вывозить русское добро… К ядрене бабушке! Долой грабителей!
Послышалась на дворе команда английского офицера. Он приказывал солдатам открыть огонь. Но голос его потонул в реве толпы:
– Ах вы… Чтоб вас! Нет, сволочи! Ломай, ребята! Не застращаешь! До-олой… Вон из России! Вон, убийцы…
Грузчики кинулись к пулеметам, повалили их. Блохин разбивал пулеметы железным ломом. Размахивая крючьями, люди бросились на солдат, загнали в контору Броуна и дежурного офицера. Затем торжествующая, грозная толпа, разбив стекла конторы и расшвыряв охрану, с пением «Интернационала» хлынула на улицу.
К порту мчались два грузовика с солдатами контрразведки.
Но было уже поздно. Порт опустел.
На его территории было найдено несколько листовок:
«Кто эти наглые грабители и воры, эти озверевшие хищники, эти мерзавцы и разбойники, для которых жизнь советского человека не стоит и копейки? Это международные империалисты… Их интересуют богатства нашего края: леса, пушнина, промыслы… И они пришли, как приходят бандиты и убийцы. Сперва кровь, расстрелы, убийства. Затем подлый грабеж, подчистую, до нитки. Почти на миллиард рублей золотом уже ограблена ими наша родная Архангельщина, исконная русская земля. А как разорена деревня! Это даже не подсчитаешь на рубли. Опустошен Архангельск. Опустошен Мурманск! На десять лет вперед, если не больше, подорвано хозяйство нашего края. Гоните в шею этих живодеров и вампиров! Сопротивляйтесь! Задерживайте все, что возможно. Они разжирели на грабеже. Однако этим хищникам все еще мало. Сейчас они уводят наши лучшие морские суда. Грузят на корабли наши паровозы. Препятствуйте этому во что бы то ни стало!»
В окна бил дождь. От его нудной, мелкой дроби по стеклам невозможно было уснуть. Шурочка встала, зажгла керосиновую лампу, заслонив ее книгой, чтобы свет не падал на спящих детей. На душе у нее было тревожно.
В городе все выглядит внешне по-старому. Те же патрули. Так же водят арестованных. Так же голодают рабочие на Маймаксе и в Соломбале. Впрочем, голод стал сейчас еще сильнее: на лесопильных заводах нет никакой работы.
Газеты кричат о каком-то национальном ополчении, очередной выдумке Айронсайда и Миллера. Но никто не хочет идти в это ополчение. По городу идут слухи о массовой забастовке в порту.
Вместо грузчиков в порт набирают праздношатающихся, соблазняют пайками безработных. Но бастующие перехватывают их. Несколько рабочих пикетов арестовано.
Говорят о дерзком до безумия массовом побеге каторжан с Мудьюга. Поймана лишь часть, остальные скрылись неизвестно куда.
Шурочка уже давно не видела никого из своих. Это страшнее всего…
Вдруг кто-то постучал в наружные двери.
Шура вскочила. Стук повторился. «Неужели опять арест?» – в страхе подумала она и выбежала в сени.
– Кто там?
– Я, Шура… Скорее открывай! – ответил Потылихин возбужденным голосом.
Он ввалился в комнату, принеся с собой запахи моря, дождя, ветра. Одежда на нем была мокрая, хоть выжми.
– Ты?… Пришел ко мне? – с удивлением спросила Шура.
– И даже без конспирации, – весело ответил Потылихин. – Сегодня уж такая ночь, Шура. Не знаю, что будет завтра. А сегодня пришел!
– Что случилось?
– Шурка! Удирают!.. Интервенты бегут! – закричал Максим Максимович на всю комнату.
Шура села на койку. Что-то подступило ей к горлу. Она чуть не разрыдалась, но пересилила себя.
– Пойдем! Ты должна посмотреть. Свершилось, Шурик! – восклицал Потылихин. – Ну, одевайся. Пошли!
– Ты к Чеснокову заходил?
– Нет. Он в Соломбале.
Шура и Потылихин выбежали на набережную. Возле пристаней видны были шеренги солдат. При свете фонарей казалось, что они, еле двигая ногами, словно ползут по корабельным трапам.
Суда отчаливали одно за другим.
Никто их не провожал, даже белогвардейцы. В порту пылали склады с военным имуществом. Все, что «союзники» не смогли взять, было ими подожжено. Горели аэропланы, горела мука, горел облитый бензином сахар. Горело солдатское обмундирование. Что нельзя было поджечь, утопили в Двине: орудия, снаряды, сотни машин. И уже по одному этому Миллер понял, что все обещания Айронсайда оказались пустой фразой.
Он поехал в «союзный» штаб с протестом.
– Вы правы, генерал, – выслушав его, сказал Айронсайд, – но дело зашло слишком далеко. Поздно! Мы не. намерены снабжать большевиков вооружением и продовольствием. До свидания. Увидимся в Лондоне.
На Маймаксе заполыхали заводы. Солдаты штабной команды, еще остававшейся в Архангельске, никому не разрешили даже приблизиться к пожарищу.
Площадь возле пристаней была запружена телегами, экипажами и машинами. Сотни солдат тащили сундуки, чемоданы, тяжелые кожаные кофры с медными замками. С телег снимали шкафы, столы, рояли, посуду, ковры, лампы. Солдат в стальном шлеме тащил на плече кадку с большим фикусом, стоявшим в кабинете Айронсайда. Вслед за ним бежал другой солдат, пряча под полой шинели клетку со снегирями.
У пристани стоял пароход для старшего офицерского состава и дипломатического корпуса. Здесь среди солдатских шеренг двигался тонкий, дрожащий поток шляп, котелков, зонтиков. При свете корабельных прожекторов сверкали золотые жгуты и гербы на фуражках.
Ларри, стоя у трапа, кричал на солдат, грузивших в трюм штабные ящики.
Прошел маленький японец в золотых очках, прошли французы, скандинавы, англичане, американцы, наместники Френсиса и Линдлея, прошли их секретари, клерки, слуги. Все они суетились, толкали друг друга, кричали, спешили. С одним американским экспортером случилась истерика: он забыл деньги в гостинице…
Потылихин и Шурочка стояли под деревянным навесом пакгауза, среди штабелей дров. Тут же было еще несколько прохожих… Многие в городе еще не знали о случившемся.
Жгучая ненависть к уезжавшим и радость, все захлестывающая радость освобождения переполняли сердце Шурочки.
– Вот уж действительно бегут, как воры, под покровом темной осенней ночи, – сказал в темноте чей-то окающий глухой голос. – Бандиты и есть… Все залили кровью, все ограбили! И драла!
– Бродяги! Ахнуть бы мину под них… – прогудел другой голос, низкий бас.
– А те, кто в креслах по лондонам да нью-йоркам сидят, цигарки раскуривают! Заправил этих, сволочей-империалистов, вот кого надо в первую очередь к ответу… Кто начал войну? Они… Они по горло в крови. На суд потомства! На пролетарский суд истории!..
Рядом с Шурочкой стояли молодые рабочие парни.
– Идет, гадина! – с ненавистью сказал один из них. – Гляди, гляди! Ох, скотина! Как только его земля держит, сукина сына, палача!
В свете прожектора Шура разглядела Айронсайда. Его сопровождали штабные офицеры. Айронсайд вступил на трап, пугливо озираясь, и зашагал так быстро, словно боялся, что его сейчас ударят в спину.
Забыв о всякой осторожности, Шурочка выкрикнула на всю площадь сильным, негодующим голосом:
– Бу-удьте вы прокляты!
Толпа вздрогнула. Солдаты загалдели, кто-то побежал, заметался прожектор. Схватив Шуру за руку, Потылихин бросился в проход между штабелями. Они выскочили в темный переулок и скрылись.
Засвистели караулы. Проскакал конный пикет. Но в другом конце площади, за Гагаринским сквером, опять кто-то крикнул:
– Будьте вы прокляты!
…Огромное дрожащее зарево нависло над Архангельском. В разных концах города пылали пожары. Оставшаяся в городе группа «союзной» контрразведки под страхом смертной казни запрещала тушить их.
Глава третья
1
С двадцать седьмого сентября в Архангельске было введено осадное положение. Подполковник Ларри остался при Миллере, Миллер же удерживался в Архангельске только благодаря общей обстановке того времени. Потерпев решительное поражение на Севере, Вильсон и Черчилль сделали ставку на Деникина. Снабдив его армию всем, вплоть до офицеров-наблюдателей и консультантов, они двинули ее против советской власти. В октябре Деникин занял Украину, взял Орел и уже подходил к Туле.
Владимир Ильич Ленин объявил лозунг: «Все на борьбу с Деникиным!»
