Иди на хрен, Тобиас.
– Перестань, Сесилия, – возражает он, но я этого не потерплю. Ни в этот раз, ни в любой другой.
– Если ты уедешь, между нами все кончено. Все легко и просто.
Исходящие от него рвение и эмоции слишком сильны, чтобы я могла отвести взгляд. Облегчение приносит только пощечина, гнев высвобождает боль, которую я ему причиняю. Я хочу разорвать его на куски. На глаза наворачиваются жгучие слезы, когда Тобиас сжимает мои волосы в кулаке и наклоняется, смотря мне в глаза.
– Ты должна мне доверять. Я делаю это для того, чтобы мы прожили эту жизнь намного дольше.
– Ну а я тебе не доверяю. Ты мое доверие еще не заслужил. Даже близко. И если выйдешь за эту дверь, никогда не получишь ни моего доверия, ни меня. Никогда, мать твою!
Схватив меня за подбородок, он заставляет смотреть ему в глаза, но я закрываю их и начинаю постепенно от него отгораживаться, пока по щеке катится слеза.
– Не делай этого, – предупреждаю я. – Если уйдешь, ты убьешь нас. Я не блефую, Тобиас. Я дам тебе все что угодно, кроме этого.
В его глазах появляется понимание, и теперь он знает, что я не шучу.
– Это ты должен мне доверять, Тобиас. Ты должен доверять мне, но не можешь, правда? После всего, что мы пережили, ты до сих пор не веришь в нас. Что бы с нами ни произошло, что бы ни встретилось на нашем пути, с какой бы опасностью мы ни столкнулись, мы сможем противостоять ей вместе, но ты отказываешься в это верить. Ты как будто запрограммировал себя. Но послушай меня: я слабину не дам. Я тебя не прощу. Если ты вот так нас сломишь, я больше никогда тебя не прощу.
– Сесилия, посмотри на меня.
– Тобиас, лучше не стоит, потому что сейчас я вижу только гребаного лжеца, который постоянно разбивает мне сердце и нарушает свои обещания. Еще десять минут назад я видела человека, ради которого готова была жить в вечном аду. Это единственное, что ты можешь сделать, если хочешь покончить с нами навсегда.
Хлопаю ладонями по его груди.
– Так близко. Я была чертовски близка. Похоже, бог любит троицу?
– Сесилия…
Он действительно собирается уйти. Он меня бросает.
– Вот и все, Тобиас. Это единственное из твоих решений, которое приведет нас к миру или сломает окончательно. И это твой выбор. Я свой сделала. Тебе только нужно довериться мне. Другого не дано. Я не жду, что ты сделаешь верное заключение, твое время уже на исходе. Ты, черт возьми, дал мне обещание. И первые два уже нарушил, отказавшись сообщить, что происходит. Думаешь, я не понимаю, что ты что-то скрываешь? Думаешь, я так плохо тебя знаю? Ты ничего не сможешь от меня скрыть!
– Я не знаю, что происходит, – взрывается он, – и это не ложь! Я не могу рассказать тебе правду, если я ее не знаю! Я не знаю, что происходит, и не смогу защитить нас, если буду и дальше находиться в неведении.
– Но что-то ты все же знаешь, верно? Достаточно, если понимаешь, где нужно искать эту правду, так? – возражаю я и снова плачу, когда Тобиас опускает взгляд в пол. – Ты все рушишь. Мы только что вернулись к тому, что у нас было, а ты все портишь, потому что, черт возьми, не хочешь мне довериться!
Тобиас прижимает меня к двери, и в его глазах вспыхивает огонь. Я толком не уверена, кто кого удерживает, но мое проклятое сердце еще борется, тогда как надежда угасает. И я не сомневаюсь в каждом сказанном мной слове. Этого простить я не смогу. И не хочу.
У него вырывается болезненный стон, Тобиас накидывается на меня с обжигающим поцелуем, но я отстраняюсь, укусив его за губу, на что он только довольно стонет. Я толкаю его в грудь.
– Больной ублюдок, прощального поцелуя ты от меня не получишь. Тебе всегда нравился вкус слез, причиной которых становился ты сам.
– О да, верно, я чертовски болен. И мне надоело бояться того, чего я не вижу. Я ничего не смогу сделать, если не знаю, что происходит! Не смогу защитить тебя, если не знаю, что грядет! – Он качает головой так, словно я круглая дура, и, развернув меня, наваливается всем телом и прижимает к двери. Я с досадой кричу, разозлившись из-за того, что не могу даже пошевелиться, что он силой меня удерживает. Тобиас слишком силен, и я против него беспомощна.
– Ненавижу тебя, – вырывается из недр души, когда он наваливается на меня всем весом, и гнев покидает его тело.
– Je t’aime[115], – говорит Тобиас, прижавшись грудью к моей спине, а лбом – к плечу. – Не отталкивай меня, Сесилия. Дождись меня.
– Нет!
– Не отгораживайся от меня. Прошу. Я вернусь. Мне нужно два дня. Два дня. Неужели ты не можешь дать мне всего два дня?
– Даже двух минут не дождешься. Если задержишься дольше, между нами все кончено, и меня не волнует, останешься ты или нет.
– Сесилия…
– Нет!
Он придавливает меня грудью, пытаясь навязать свою волю. Чувствую, как его сердце лихорадочно бьется возле моей лопатки, а потом Тобиас обвивает рукой мою талию и, расстегнув на мне джинсы, стягивает вниз.
– Перестань! – кричу я, когда он стаскивает с меня кроссовки и носки. Брыкаюсь, но Тобиас одной рукой прижимает меня к двери.
Он хватает меня за рубашку, и я скрещиваю на груди руки.
– Прекрати! Ты не заставишь меня раздеться!
Он ударяет кулаком в дверь, и рама сотрясается.
– Ты мне обещала, Сесилия!
– А ты обещал мне!
– Да как ты не понимаешь? Я могу украсть твое время, внимание и даже твое тело, но не могу забрать то, за чем возвращался!
– Вот именно, и этого ты как раз не поймешь. Не поймешь, если снова так со мной поступишь! Если выйдешь из дома – назад не приму.
Он издает утробный рык и поворачивает меня, сорвав рубашку, а я вонзаю ногти ему в плечи, пытаясь оттолкнуть.
– Хватит, Кинг! Какого черта ты творишь?
Ничуть не смутившись, он раздевает меня, потому что терпение у него кончилось, стягивает лифчик и трусики, пока я не оказываюсь перед ним полностью обнаженной.
– Нельзя так поступать и снова пытаться со мной переспать. – Я пытаюсь обойти его, но Тобиас с легкостью меня поднимает. Царапаю его, пока он не укладывает меня рядом с диваном. Тобиас дергает меня за руку, повернув лицом к спинке дивана, а потом, схватив кистью обе мои
