Кто пытался отравить Сашу и поджег особняк? В который раз спросил себя Прошкин. И вспомнив Сашину истерику в кабинете Корнева, после чтения статьи о гипнотизере – убийце, рискнул предположить, что это был недоброй памяти Генрих Францевич – воплощавший некие могущественные и враждебные Ордену силы. Охарактеризовать такие силы Прошкин не решился бы, но в том, что они существуют, не сомневался ни минуты. Ни будь у Ордена врагов – зачем наследникам то ли рыцарей, то ли каменщиков – призванным распространять свет благодатного древнего знания, ведущего к прогрессу и процветанию – скрываться за десятками тайных покровов, как помогавшие поселянам мальчишки из книги Гайдара за нарисованной на дачном заборе пятиконечной звездой?
Отсутствие Саши дома сильно встревожило его визитеров – они даже не были уверены, жив ли он еще? В надежде, что расчетливый и осторожный Баев вряд ли повсеместно таскает с собой документы и громоздкий перстень с печатью, и спрятал их, скорее всего в одежде, гости, оставляя квартиру, прихватили с собой гардероб Александра Дмитриевича и затем, на досуге – исполосовали его на мелкие лоскутья, пытаясь отыскать упомянутые «артефакты». Остроумно свалили тряпье в гроб, и отправили в Прокпьевку – хоронить – в предназначенной Отцу Феофану могиле. А перед этим – попытались заглянуть в особняк фон Штерна – вышло очень своевременно – там как раз начинался пожар, о котором они тотчас сообщили в органы…
Итак, убивать Сашу, или даже просто ссориться с ним в планы его соратников по Ордену не входило. Приемник красного Магистра Деева, практически единолично знавший о тайнах казны, был нужен им живым, здоровым, и по возможности лояльным к руководству этой загадочной организации. Дабы не маяться в безвестности о судьбе строптивого молодого человека, Феофан оправился выяснить, что же произошло с Сашей по месту его работы – в Управлении. Он обернул сигнальный экземпляр детской книжки, содержание которой вызывало неоднозначные ассоциации, поступивший ему, как библиотекарю еще до массового выхода тиража, в газету. Ту самую, повествовавшую о грядущем примирении и дружбе с Германией, значившем радикальное изменение политической ситуации. И отдал сверток дежурному по зданию – Вяткину, с просьбой передать товарищу Баеву заказанную в библиотеке книгу.
Возня со свертком в Управлении продолжалась долго – по меньшей мере, три часа. Будь Саша на месте – он сразу же вышел бы к посетителю, получающему газеты прямиком из завтрашнего дня. А раз этого не произошло, значит, с Сашей случилось что-то скверное. Разузнать что он в больнице, и в какой именно, таким многоопытным людям как отец Феофан и Мазур труда не составило.
Навещать Сашу в лечебном учреждении пришлось опять Феофану – но не в только в силу добросердечия. Просто, доктор Борменталь прекрасно знал Мазура. Причем совсем не как государственного нотариуса – а как белогвардейского офицера, ротмистра де Лурье. А вот со служителем культа доктору–нигилисту общаться прежде не доводилось. Среди добропорядочных людей навешать больного с пустыми руками не принято. Вот безбородый пожилой посетитель и прихватил с собой некоторые предметы, необходимые пациенту в больничном покое. Что же там было? Прошкин принялся вспоминать и даже мысленно составил список – пижама из китайского шелка, серебренная ложка, портсигар, альбом для рисования, набор пастели, пистолет и шелковый халат – ни одного из этих предметов Прошкин в квартире у Баева не видел! Ни во время их с Корневым не санкционированного короткого осмотра. Ни потом – во время подробного обыска, после того, как бездыханного Александра Дмитриевича увезли в больницу. Даже портсигар был другим – Прошкин прекрасно помнил шлифованную блестящую и покрытую позолотой крышку Сашиного портсигара. А тот, что продемонстрировал ему доктор в ординаторской, был матовым, с тиснением. Похоже, представители Ордена искали способа расположить недоверчивого кавалера к переговорам, – и как теперь выяснялось вполне легитимного претендента на высокие должности, сделав больному маленький подарок из милых Сашиному сердцу дорогих безделушек.
Пока доктор Борменталь, которого добрейший Феофан, обрядившийся в медицинский халат, совершенно справедливо назвал «ротозеем», разглядывал эти затейливые предметы, а затем, расписывался в очень похожих на настоящие описях, прыткий старик припрятал в карман его рабочий блокнот с записями о состоянии пользуемых им больных. Так частные заметки медика стали предметом строго сравнительного анализа, который провел бдительный страж де Лурье.
Еще раз перебрав в памяти список Прошкин отметил, что все эти предметы были не только красивыми, но и полезными. Кроме разве что халата – расшитый шелк уныло свешивался со спинки больничного стула. Все остальное пригодилось. Едва придя в себя, Саша натянул китайскую пижаму, мешал чай серебряной ложечкой, спрятал под подушкой пистолет, что бы мгновенно воспользоваться им в случае угрозы, и даже альбом пришелся очень к месту – потому что сделал возможным общение Баева, изолированного в карантине – подальше от посетителей, телефона и телеграфа, с внешним миром. Вывешенные на двери палаты, располагавшейся как раз напротив окна, рисунки и надписи можно было увидеть с улицы – при наличии большего желания и маленького, хотя бы театрального бинокля…
Получив средство связи Александр Дмитриевич наконец назвал Ордену истинную цену примирения и последующего взаимодействия. Нет – его, достойного воспитанника аскетичного комдива Деева, так же мало привлекала тщета обыденности с ее воинскими званиями и высокими должностями. Он хотел совсем иного – справедливости!
Воскресив в памяти подробный рассказ начальника о плодотворном и продолжительном совещании, к участию в котором привлек Корнева руководитель кадрового Управления МГБ НКВД Круглов, Прошкин догадался, что пока Саша добросовестно искал сперва тело почившего отчима, потом не менее тщательно – пытался разговорить о своем происхождении мнимого дедушку, и наконец, пытался заполучить документы, подтверждающее законность его притязаний на членство в Ордене, бойкий специалист по дипломатической работе Густав Иванович, бездарный исполнитель роли фон Штерна, предъявил некие поддельные документы, представив их как обнаруженные в доме покойного профессора. Благодаря этому он снискал похвалы официального руководства в НКВД – за успешно выполненное задание, а в самом Ордене на основании тех же документов, правдами и неправдами, объявил себя единственным возможным приемником почившего Магистра – так сказать новым «Жаком де Моле».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
