игнорировать её просьбы, все больше переходящие в истерику.
— Обещаю, что отпущу, как только посажу в машину, — еле удерживая мелкую, сквозь стену дождя пробираюсь к парковке.
— Отпусти! Не смей! Не прикасайся! — Рина дико орёт, безжалостно надрывая связки и извиваясь всем телом в моих руках. — Я тебя ненавижу, Лерой! Ненавижу! Слышишь меня?
— Тише, маленькая, тише! — держу ещё крепче, с силой сжимая в тисках.
— Ненавижу, — стучит кулаками в мою грудь, плечи, не оставляя надежды вырваться из капкана крепких рук.
— Знаю, — тихо шепчу в ответ, понимая, что это конец.
Рина бьётся в моих руках неистово, словно попавшая в клетку птица. Одежда насквозь промокла, тело пробивает озноб, ледяной ветер царапает кожу, но отпустить её я не в силах... Господи, сколько же времени мне понадобилось, чтобы это понять. Внутри всё сжимается от колкого холода и горького осознания, что эту маленькую, хрупкую, но такую сильную девочку я сломал своими руками.
Чувствую, как дрожит её тело, как изнывает оно от боли и унижения, и яростно хочу забрать её страдания себе. Я не лучше того урода! Я поступил с ней точно так же! Даже, наверно, хуже.
И как бы сейчас ни сжималось моё сердце, как бы дико ни изнывала душа, понимаю отчётливо и ясно, что обязан её отпустить. Она достойна настоящего счастья! Заслуживает, чтобы её любили преданно и беззаветно, чтобы не сравнивали с другими, не считали деньги отца, не заставляли задыхаться от удушливых, едких слёз. Чистая, светлая, ласковая и бесконечно добрая девочка с напрочь отбитым желанием жить, разучившаяся улыбаться и верить людям, уверен, ещё встретит на своём пути хорошего человека. Только это буду не я!
Что это? Проклятье? Судьба? Я не знаю! Но, видно, мне написано на роду отдавать любимых другим.
— Я отвезу тебя домой, — шепчу в родную макушку, едва улавливая аромат её волос.
— Нет, — немного обмякнув в моих объятиях, отвечает Арина.— Отец всё равно не поверит. Он всегда выбирает её! Вы все всегда выбираете не меня!
— Моя глупая маленькая девочка, — перекладываю её в тёплый салон автомобиля, а сам сажусь рядом. — Мы поедем ко мне.
Глава 27. В безопасности
Арина.
— Мы поедем ко мне.
Ладонь Амирова сжимает мою, а его слова — моё сердце.
— Ни за что! — вновь пытаюсь вырваться, но силы не равны. — Лучше к отцу! В больницу! Куда угодно, только не к тебе!
На сегодня лимит боли исчерпан. Дом Лероя — рассадник разочарований и разрывающих душу воспоминаний — для меня закрыт навсегда. Видеть беззаботное лицо Горской, воскрешать в памяти мою постыдную ночь с Амировым не хочу! Ни сегодня, никогда больше!
Валера качает понимающе головой. Не спорит. Ничего не говорит. А потом и вовсе отпускает мою ладонь, разрывая последнюю ниточку между нами. Меня по новой начинает трясти: ненавижу его! И свою зависимость от него ненавижу! Отворачиваюсь к окну, но сквозь пелену дождя ничего не вижу. Да и, если честно, не пытаюсь разглядеть. Внутри всё выжжено, снаружи — искалечено.
Не успеваю прикрыть глаза, как что-то мягкое и тёплое касается моего тела. Его джемпер. Чумазый, перепачканный кровью Макеева и влажный от дождя, он всё ещё сохранил в себе нотки моего любимого запаха, который успокаивает лучше любого лекарства.
Незаметно для самой себя погружаюсь в дрему. Моему телу нужен отдых, а сознанию — тишина. До дома отца минут двадцать пути. Это всё, что у меня есть. Дальше мой ад продолжится с новой силой.
Тепло окутывает вязкой мягкостью. Автомобиль плавно раскачивается, преодолевая километры дорог. Сквозь обрывки сна слышу мягкий шёпот Лероя. Он рядом. И этого хватает, чтобы не чувствовать боли, забыть про неё. Хотя бы на двадцать минут.
Голосу Амирова вторит другой. Тоже мужской, приглушённый, слегка терпкий. Это точно не водитель. Значит, с нами едет кто-то ещё. Пусть так. Неважно. Обрывками сознания цепляюсь за шёпот Лероя и окончательно проваливаюсь в сон.
Просыпаюсь от ледяных капель дождя, нещадно бьющих в лицо. Я опять в сильных руках Амирова. Мы приехали. От осознания, что сейчас Лерой передаст меня отцу, отпустит и исчезнет навсегда, становится нестерпимо тоскливо. Мои двадцать минут подошли к концу. На этот раз не вырываюсь, не кричу, не бью его в крепкую грудь. Просто прижимаюсь щекой к плечу, носом утыкаясь в изгиб шеи, и тихо плачу, позволяя себе на несколько секунд позабыть о том, что должна его ненавидеть. Всё же — любить намного приятнее.
В своей глупой и никому не нужной неге прикрываю глаза, мечтая, чтобы дорога от парковки до дома стала бесконечной. Но она обрывается. Чересчур быстро. Слишком резко сменяя пронизывающий до костей ветер уютным теплом. И, чёрт, чужими голосами. Один из которых вдребезги разбивает мои мечты, окуная с головой в жестокую реальность.
— Лерой! Господи! Что случилось?
Голос Горской бьёт по нервам бейсбольной битой, заставляя мгновенно распахнуть глаза и отпрянуть от Амирова. Не моего. Чужого. Двадцать минут закончились: карета вновь обратилась в тыкву, а мой любимый кучер — в обыкновенную крысу. Чёртов супермен спас меня, чтобы добить самому.
Голова кружится, перед глазами всё плывёт, но я понимаю, что нахожусь в незнакомом месте. Лерой не привёз меня к себе, не вернул домой. Огромная гостиная и два размытых силуэта. Один я узнаю сразу — Ксюша. Воздушная, чистая, прекрасная. В нежно-розовом летящем платье и золотистыми локонами длинных волос. Рядом с ней замечаю женщину лет сорока, наверно, её мать. Слишком они похожи в своей чарующей красоте.
В какой-то момент боль внутри, там, где когда-то билось сердце, затмевает гудящую боль от ударов Макеева. Я готова провалиться сквозь землю от внезапно нахлынувшего стыда: мне здесь не место! Но как назло, сил, чтобы вырваться из рук Лероя, совершенно не
