— Я же обещал, придумали бы что-нибудь…
— Сил уж не было больше терпеть, не было сил… Я же ампулу для себя… давно уже приготовил. А вышло… Ну, что говорить! — махнув рукой, Дымов побрел дальше.
Снова Лемке?
— Мистер Думбрайт неверно трактует наши отношения. Я бы сказал, слишком уж широко. Согласившись на обмен информацией, я, конечно, имел в виду тот круг вопросов, в решении которых мы одинаково заинтересованы, поскольку интересы его и моей страны совпадают. Остальное… — Артур Лестер пожал плечами и принялся набивать трубку душистым «Кепстеном», осторожно приминая табак большим пальцем.
Григорий поморщился. Вот уже в который раз, стоит им приблизиться к сути делового и конкретного предложения Думбрайта — и ритуал раскуривания трубки вновь прерывает разговор. Давно уже пора произнести «да» или категорическое «нет». Но Лестер тянет, уклоняется от прямого ответа, то ли не доверяя посланцу, то ли набивая себе цену.
— Я полностью понимаю и высоко оцениваю вашу позицию, сэр Лестер, — старается возобновить разговор Григорий. — Но не в данном случае. Ибо именно в этом вопросе интересы Америки и Англии совпадают. Гамбург — огромнейший морской порт. Каждая страна, имеющая торговый флот, заинтересована в том, чтобы он функционировал.
— Только как порт. Наши судостроители решительно протестуют против восстановления верфей. Согласитесь, нам самим выгоднее строить суда, избавившись от конкурентов.
— Но порт, где нельзя произвести текущий ремонт, наполовину утрачивает свое значение. Даже по Потсдамскому соглашению Германии разрешено строить суда малого тоннажа.
— Пхе, Потсдамское соглашение! То, что вчера имело смысл, сегодня его утратило. Вспомните речь Уинстона Черчилля в Фултоне.
— Мистер Думбрайт именно на нее и ссылается. Ведь в ней Черчилль прямо ставит вопрос о сколачивании военно-политических блоков, направленных против России и стран народной демократии. Вам, конечно, известно, что подготовка уже началась. Какую бы организационную форму ни приняло создание такого антикоммунистического блока, но на Германию, как среднеевропейскую страну, будут возложены грандиозные задачи. Вот почему вопрос о ее могуществе приобретает первостепенное значение в этом аспекте…
Лестер зажал трубку в кулаке и предостерегающе поднял его:
— Не станем забегать вперед, уважаемый герр Шульц. Будущие блоки, коалиции — это кот в мешке, а мы, англичане, трезвые политики, и прежде всего призваны заботиться о восстановлении собственного могущества.
— Есть политики ближнего и дальнего прицела. Дальновидные государственные деятели сегодня заботятся о том, чтобы между нынешними конкретными действиями и планами на будущее существовал прочный мост. Лейбористское правительство отлично это понимает и, по сути, придерживается взятого консерваторами курса на подготовку новой войны. Я советовал бы вам быть более дальновидным. Англия от этого не проиграет, а вот лично вы — выиграете.
— То есть? — вырвалось у Лестера. Слишком поспешно, чтоб можно было иронической улыбкой прикрыть свою заинтересованность.
— Речь идет о столь могущественном акционерном обществе, как «Гамбургско-Американская линия». Его существование невозможно без восстановления торгового флота. Вам гарантируется пакет их акций, если вы не станете мешать действиям наших судовладельцев в этом направлении.
— Да, но ведь я не один…
— Мистер Думбрайт согласен в разумных пределах компенсировать издержки всех ваших будущих помощников. Прощупайте почву, составьте списки. Но это дело второстепенное. Нам нужно ваше принципиальное согласие. Не придется даже действовать… просто не замечайте.
— Гм… я должен над этим подумать. Обстановка здесь очень сложна, не забывайте о так называемом гамбургском пролетариате. Социал-демократы постепенно левеют, а коммунисты накапливают силы. Они слишком сообразительны, чтобы не понять причин близорукости английской администрации.
— А такой стимул, как сокращение безработицы в связи с расширением работ на верфях?
— Да, на этом можно сыграть. У нас есть свои люди среди социал-демократов… Условимся так: через неделю я буду в Берлине и дам Думбрайту окончательный ответ… А теперь, когда с делами покончено, я бы попросил вас разделить со мной скромный холостяцкий ужин.
Стол, накрытый в смежной комнате, можно было назвать роскошным: тарелка с заливной рыбой, обложенной тоненькими ломтиками лимона, на длинном блюде поблескивал жирной шкуркой копченый угорь, вокруг стояло множество закусок, а две бутылки вина терялись на квадратной белой поверхности.
— Рекомендую: местные деликатесы! — не без гордости заявил Лестер. — По возможности стараюсь обходиться без консервов. У меня свои поставщики среди рыбаков. Может, не столь изысканно, зато полезно. И вкусно, — он разрезал угря пополам и половинку положил на тарелку гостя. Аппетитный аромат копченостей защекотал ноздри.
— Правда, очень вкусно, — похвалил Григорий. — Просто тает во рту. Давно не ел ничего подобного.
— Пробавляемся консервированными изделиями дядюшки Сэма?
— Приходится.
— Меня удивляет американская неприхотливость: изо дня в день бобы в томате, яичница с беконом, какая-то жвачка, называемая колбасным фаршем. Брр, какая мерзость! Мы, англичане, предпочитаем натуральные продукты. То же самое, как ткани из настоящего хлопка, льна и шерсти. Я, конечно, не навязываю вам свой тост, но поднимаю бокал за добрые традиции доброй старой Англии.
— За все добрые традиции и мир между народами!
— Мир? Вы действительно в него верите?
— Я верю в здравый человеческий разум, — уклонился от прямого ответа Григорий. — Вот мы, вчерашние враги, сегодня сидим и мирно беседуем. Надеюсь, так же будет и завтра.
— Если ваши соотечественники не окажутся под влиянием русских, а здесь, в Гамбурге, намечается такая тенденция.
— Представляю, в каких сложных условиях вам приходится работать. Вооруженное восстание двадцать третьего года, наверно, живо еще в памяти многих. Этот опыт нельзя сбрасывать со счетов.
— Столкновений много. К счастью, местные социал-демократы все спорят между собой. Мы всячески способствуем этому, используя своего человека, одного из лидеров левого крыла.
— Платный агент?
— Не совсем так, вернее, работает не только за деньги. Держим его на поводке страха. В прошлом году на него налетела банда грабителей, забрала деньги, принадлежащие ферейну «Урожай» и собранные на приобретение огородных семян. Он обратился со своей бедой в нашу комендатуру. Мы тут же сделали вид, что нашли воров, и вернули ему полностью всю сумму, якобы отобранную у грабителей, взяв, конечно, расписку: «Такого-то числа, такой-то одолжил принадлежащие ему столько-то тысяч марок». Что было дальше, вы и сами догадываетесь. Теперь он полностью в наших руках.
Лестер, рассказывая это как веселый анекдот, то прихлебывал вино, то попыхивал трубкой — счастливый потребитель натуральных продуктов, будущий обладатель толстого пакета акций, джентльмен с головы до пят, только что пивший за добрые традиции старой Англии.
Молодая служанка, а может, и не только служанка, бесшумно ступая, принесла на подносе горячее. Григорий сразу поднялся.
— Большое спасибо за гостеприимство, сэр Лестер! К сожалению, должен идти!
— И совершите подлинное преступление. Взгляните на эти бифштексы! От них идет пар, они истекают соком… Неужто не соблазнитесь?
— Потому и бегу, чтобы не соблазниться. Ибо визит, который я должен нанести, не из приятных.
— Тем больше оснований его отложить.
— У меня времени в обрез. Хочу уехать завтра.
На море, очевидно, разыгрался настоящий шторм. Даже здесь, в ста километрах от побережья, чувствовалось его могучее дыхание. Ветер налетал с бешеной силой, вылизывал опустевшие улицы, наваливался на здания, словно хотел довершить разрушения, нанесенные людьми.
В ранних сумерках город напоминал освежеванного зверя. Вот — голова, здесь — растерзанное туловище, а в конце Аусен-Альстера, словно длинный хвост, вытянулся мост, тоже напоминающий оторванную часть огромного изувеченного тела.
Григорий сделал несколько шагов в сторону гостиницы «Атлантик», в которой остановился. Сильный порыв норд-оста сразу перехватил дыхание, резанул по лицу. Машинально повернувшись к ветру спиной, Григорий зашагал в противоположную сторону, наобум минуя перекрестки, пересекая лысины площадей, зиявшие там, где когда-то высились дома. В стороне, наверно, в порту, стали выбивать склянки. Звуки то затихали, то расплывались над улицей, похожие на жалобные стенанья. И все же это был голос жизни. Григорий почувствовал себя не так одиноко. Случалось и раньше, что на него внезапно обрушивалась тоска — нестерпимой становилась среда, в которой приходилось жить и работать. Сегодня в этом незнакомом, но славном своей историей городе, он ощущал ее особенно остро. Хотелось побыть среди людей, обычных, простых, чьими руками создано все вокруг, среди тех, кто, может, еще помнит Тельмана, вооруженное восстание двадцать третьего года.
