- Да, Захар Петрович, я тоже что-то не понял: как это Самсонов может тормозить борьбу с пьянством? - сказал Железнов.
- Посудите сами, - ответил прокурор. - Из медвытрезвителя шлют на завод письма о каждом, кто там побывал. Просят принять меры и сообщить...
- И правильно делают, - кивнул секретарь. - А как на них реагируют на заводе?
- В том-то и дело, что по существу никак! - ответил Измайлов.
- Не сообщают в милицию? - решил уточнить Железнов.
- Нет, они посылают ответы: дескать, меры приняты, имярек обсужден на собрании или на заседании товарищеского суда, лишен премии или тринадцатой зарплаты... А на самом деле? Только в двух цехах товарищеские суды рассматривали подобные дела. А в других эти суды значатся только на бумаге. Что же касается собраний, то на них о вреде пьянства и необходимости борьбы с ним говорится в общих словах, без фамилий... Премий никто не лишался ни за пьянство, ни за прогулы. Напротив, многим, кто побывал в вытрезвителе и оплатил расходы по своему содержанию, завод выплатил премию. Как бы своего рода компенсацию... Я не стану перечислять всего, здесь подробно изложено, - показал прокурор на лежащую перед Железновым папку. - Хочу только заметить, что директор во многом повинен лично. Он больше всего печется о внешних показателях благополучия дел на заводе. А люди? Ведь за каждым случаем алкоголизма может стоять разбитая семья, слезы, человеческие трагедии! Буквально перед тем, как идти в горком, мне позвонили из милиции. Я был потрясен!
- Что случилось? - встревоженно спросил Железнов.
- Тихая, скромная, выдержанная женщина чуть не убила своего мужа...
Действительно, час назад Измайлову сообщили: та самая Будякова, у которой муж в свое время был ограничен судом в дееспособности, набросилась на супруга. Он спускался по лестнице с аквариумом в руках. Аквариум принадлежал сыну Аркаше, сбежавшему из дому из-за пьянства отца. И вот эту дорогую для сына вещь Будяков решил продать, чтобы иметь деньги на выпивку. Доведенная до отчаяния женщина так толкнула мужа, что он покатился по лестнице и был сильно покалечен. Его увезли на "скорой помощи".
Об этом и поведал сейчас прокурор.
- Пусть хоть сто лекторов приедут из Москвы, - горячо продолжал он. Пусть хоть весь завод обклеют плакатами! Но если не смогли предотвратить несчастья одной семьи, отдельно взятого человека, грош цена всему этому! Вот вы говорите: встречи за самоваром, - повернулся Измайлов к Чибисову. А кто сидит за этим самоваром? Три-четыре работницы пенсионного возраста. А десятки молодых парней после смены прямо с проходной - в рюмочную. Знаете, о чем я говорю? - Председатель горисполкома неохотно кивнул. Всего пятьдесят метров от заводских ворот...
Захар Петрович замолчал. Железнов постукивал пальцами по принесенной прокурором папке.
- По-вашему, выходит, что во всем виноват Самсонов, - сказал Чибисов. - Прямо преступник какой-то, - усмехнулся он.
- За это, конечно, не судят, - ответил Захар Петрович. - Но есть и другое... - Он снова замолчал.
Чибисов насторожился, а Железнов попросил:
- Ты уж договаривай.
Он посмотрел в глаза прокурора. Строго и долго.
Измайлов этот взгляд выдержал.
- Есть сигналы, что на заводе имеют место приписки...
Слово "приписки" внесло вдруг в кабинет, в атмосферу разговора что-то очень серьезное и зловещее.
- Это точно установлено? - жестко спросил секретарь горкома.
- Видите ли, получается странная штука, - медленно произнес прокурор. - Мы хотим этот факт выяснить... Главный бухгалтер неожиданно уходит в отпуск, не по графику, а начальник планового отдела берет бюллетень...
- Человек уж и заболеть не может, - пробурчал Чибисов.
- Погодите, Алексей Кузьмич, - сказал Железнов. - А как еще можно проверить?
- Послать кого-нибудь в Москву, в главк. Я звонил начальнику Самсонова, Бархатову, просил, чтобы он помог разобраться с этим... Товарищ Бархатов, как говорится, дал нам от ворот поворот. Дипломатично, конечно, занятость и так далее...
При упоминании фамилии Бархатова Чибисов почему-то очень заинтересовался стеклянной пепельницей на столе Железнова, словно пытался проникнуть в замысел художника, создавшего витиеватый узор.
Железнов положил папку с материалами проверки в сейф.
- Это я оставлю у себя, - сказал он. - Хочу ознакомиться.
Затем, подумав, присовокупил к ней и газету со статьей "Палки в колеса", давая тем самым понять, что разговор окончен.
...Как ни старался Захар Петрович освободиться пораньше, все равно приехал домой в девятом часу вечера. Поднялся быстро на свой этаж с букетом цветов и бутылкой шампанского. Проходя мимо квартиры Межерицких, он услышал звуки ритмичной джазовой музыки - Миша включил для гостей магнитофон. На лестничной площадке стоял аппетитный запах. Фирменное блюдо Лили - зажаренный в духовке гусь.
Минут двадцать ушло на бритье, глажение рубашки в бледно-голубую полоску, которая, по мнению Галины, очень шла к его выходному костюму.
Переодеваясь перед зеркалом, Захар Петрович невольно вспомнил, как они были у Межерицких в этот день в прошлом году. Он специально закончил для этого случая лесную скульптуру - изящный олень и олениха (Лиля была очень тронута, а Борис Матвеевич шутил по этому поводу весь вечер, пытая Измайлова, что тот имел в виду, придав лесному красавцу такие большие ветвистые рога), а Галина испекла пирог.
"Подумать только, - с грустью констатировал Захар Петрович, - всего год назад, а кажется, - целая вечность".
Узел галстука никак не давался. Измайлов чертыхнулся, сорвал с шеи галстук и опустился в кресло.
Что делать у Межерицких? Эта мысль не давала ему покоя с того самого момента, как Борис Матвеевич напомнил об их с Лилей годовщине. До застолья ли ему сейчас? И, главное, повод какой... Придется сидеть одному за праздничным столом среди людей, которые из года в год приходят отметить это событие и привыкли видеть его с Галиной; испытывать на себе любопытные и сочувствующие взгляды, делать вид, что у него все в порядке, стараться быть веселым, смеяться шуткам, чокаться...
А назавтра кто-то из гостей непременно будет рассказывать, что Измайлов явился без жены, значит, насчет семейных неурядиц прокурора правда, а не слухи, и так далее и тому подобное.
Зазвонил телефон. Захар Петрович потянулся было к трубке, но снять так и не решился. Если от Межерицких - что сказать, почему он не пошел к ним. Ему показалось, что звонки продолжались бесконечно долго. Когда они наконец смолкли, Измайлов с облегчением вздохнул.
Сгустились сумерки. Захар Петрович так и продолжал сидеть в кресле. В доме напротив одно за другим зажигались окна, составляя замысловатый рисунок.
Опять звонок. В дверь. Долгий, настойчивый. Сомнений не было: кто-то из Межерицких. Измайлов мучился, открывать или нет. И все-таки не открыл. Хотя поймал себя на мысли, что прячется, как мальчишка.
Когда звонок умолк, Захар Петрович с раздражением подумал: неужели не могут догадаться, какое у него состояние? А с другой стороны, он понимал, что друзья стараются отвлечь его от тягостных размышлений. Как он завидовал в эти минуты Межерицким! Они были вместе! Перепалки между Лилей и Борисом Матвеевичем вспыхивали довольно часто, но по таким ничтожным поводам, что каждый раз они сами же над собой и подтрунивали. Захар Петрович не мог представить, чтобы кто-то из них мог сделать другому по-настоящему больно.
А вот у него...
В это время снова затрезвонил телефон. Захар Петрович, не снимая с рычага трубку, перевернул аппарат и до конца убрал громкость звонка. И тут же подумал: а если по службе? "Ладно, - решил он, - имею же я право на свободный вечер".
Он откинулся в кресле, закрыл глаза. В квартире было тихо. Только мерно тикали настенные часы. Неведомо почему возникло в памяти далекое, казалось бы, начисто забытое воспоминание.
...Он, мальчишка, идет с матерью из райцентра домой. Разбухшая от дождей и растаявшего снега весна развезла дороги. За плечами - котомка со жмыхом. Идут, с трудом выдирая ноги из цепкой глины. А у него одна мечта, одно желание - скорее очутиться дома. Он звал тогда доброго колдуна из сказок, чтобы тот оторвал их с матерью от земли, так сильно и грубо притягивающей уставшее, измученное тело, и волшебством доставил в деревню.
Но чуда, естественно, не произошло. Они прошли свой путь сами. Потом - радость, простая, как глоток студеной воды в жару... Пес Шарик, с визгом облизавший лицо... Скрип родной двери... И весело занявшийся огонь в печи...
Что, на самом деле, нужно ему теперь? Ощутить тепло Галиных рук, услышать Володькин голос.
Глоток воды в жаркий день...
Так мало. И так много!
Часы стали мелодично отбивать время. Но Захар Петрович этого не слышал. Он был во власти не то воспоминаний, не то сна...
Утренняя улица Дубровска. Тонкие рябины усыпаны рдеющими гроздьями ягод. В том году они уродились на славу. Значит, жди зимой нашествия пернатых гостей: много рябины - много птиц. Рядом с Измайловым, крепко ухватившись за руку, шел Володя. Торжественный и притихший. С большим букетом цветов. А сам отец не мог скрыть волнения - ведет сына в школу.
